Пауза затягивалась, и Борис решил вернуть разговор в нужное ему русло:
– Так ведь вернулась Муза к вам, дядь Жень. Сейчас-то грех жаловаться. Вон как выдаёте, молодые не угонятся.
– Что есть, то есть, – заулыбался старик. – Это потому что моя, та, первая вернулась. Навёрстываем за прошлые годы.
– Откуда вы знаете, что ваша прежняя?
– Чувствую.
– А что нужно было сделать, чтобы вернулась? Вот вы, что сделали, к примеру?
Евгений Владимирович озадачено скривил гримасу, потёр шею в раздумье и неопределённо развёл руками:
– Кто его знает. Вроде ничего специально не делал. Мне думается, что Муза моя, когда от меня ушла, не пошла к своим – где там они все живут? – а по миру бродила в растерянности, как собака бездомная. Искала, кто пожалеет и приласкает. Где пригрели, там и осталась бы. Думается, что специально меня тоже не искала. Она – не то, что я, она двигалась. Хотя нет, металась, пожалуй. Птицу в клетке представляешь. Суетится, выход ищет, а чуть дай ей волю, сразу же на ближайшую ветку сядет и не знает, куда девать всю ту волю, которую получила. Она у меня – умница, шустрая. А я, так, сучок сухой. Кстати, выпивал тогда, чтоб совсем не засохнуть в тоске, и не так, как сейчас. Так что то, что мы ещё раз встретились, это чистая случайность, вот как две пули во время перестрелки. Кстати она тоже изменилась.
– Да ну, – вскинулся Боря.
– Верно, тебе говорю, – замотал головой ветеран. – Она тоже бухать начала.
Муров недоверчиво хмыкнул.
– Говорю тебе, – убеждал Сенин. – Ну. Ладно, может, не бухать, но спиртное ей стало нравиться. Раньше я писал только по трезвяне. С пьяну только хренотень всякую рифмовал для смеха. А теперь пока стаканчик не приму – никакой поэзии. А ты думаешь, почему я всё время на поддаче. Нет, шалишь, я не алкаш. То я уже бросил. Это исключительно, чтобы с музой на одну волну попасть.
Боря от такой информации лишь хлопал глазами и еле удерживал норовящую отвиснуть челюсть.
– Вот, послушай, – говорил старик, – меньше ста грамм если принять, вообще ничего не напишется. А если накинуть сверху – тоже. Ну, грамм тридцать ещё можно, не больше. Девочка моя, видать, тоже переживала и за годы разлуки душевно пострадала. Теперь мы в мысленный резонанс входим на других частотах, не на тех что в старые времена. Полстаканчика глотну и часа три можно работать, такая теперь такса. И ещё ночью тоже перестал писать. Тут хоть пей, хоть не пей, как полночь стукнуло – всё, спать.
– Да, технология на уровне космоса, – только и смог выговорить Муров.
– А ты думал как, – подмигнул Евгений Владимирович, – принимаю исключительно по необходимости. Это как спецодежда