туда, куда так мечталось упасть с концами вдоль границ и безграничной
уснуть между рук, в белых майках, с простреленным одиночеством лбом;
я не мешаю тебе, но смешиваю внутри невероятный хлам, смещаясь к югу
истин и правд, на круглой земле, чтобы нам на подносе ни давали на
завтрак; память нельзя отнять так просто, как свободу выбора и совесть
жить важным, а не святым; и если даже этот самый жгучий грех прорастает
внутри, гарантий нет, что когда-нибудь что-то станет иначе, перевернувшись
в воду с высоты верной самой веры и не дойдя до дна никаким углом.
Я – здесь
Я – здесь.
Я – где звезды, на блюде небесном готовые бисер иллюзий разжечь.
Где сумрак – в пыли искупались пороги и чаек пространная дикая речь.
Я – здесь.
Я – где утро, кудрявые кроны и своры гудящих сверчковых комет.
Где солнце – от стареньких штор оконце небрежно к обеду избавит сосед.
Я – здесь.
Я – где полдень, в цветении суток, в кипении сотен молящихся рук.
Я – здесь.
Я – где полночь и сомкнуты веки в шумящих потоках разбуженных лет.
Я – здесь, где прощаются память и души.
Здесь, где окончится мой светлый век.
Бессмертие
Твое голубое белье под тяжестью ткани. Брань из форточек. Ты на корточках
слушаешь Курта. В перекрестках. Фасадах стен цветет душное лето.
Мы согреты, и из наших ртов вылетают ответы
на все вопросы всего мира. Без звука. За окнами душно.
Темнеет поздно. Постой немного в такой позе.
Бог рисует с тебя натуру. Под утро, когда ты устала,
я рассказала богу, что совершенство в немногом.
И этот воздух между нами – вовсе не воздух. А остров свободы.
Я бы тебя спасала, если бы мы тонули, если бы падали вниз.
С карнизов мира немыми птенцами. Я бы тебя спасала.
Вечер. Плечи сгорели. Твои. Лямки на платье сползли
до земли. До экватора тела. Ложись и спи, чтобы вниз полетела
вся истина мира. А я поднимаюсь с колен. Взгляд бросаю на север,
фасады стен. Твою шею. Ты греешь меня своими словами.
Смотри. Все зацветает внутри. Трава на асфальте. Морская пена.
Прости, но сегодня твое голубое белье
мне стало священней Эдема.
И вся правда мира так эфемерна.
Когда ты спишь на моих руках,
мне кажется, я бессмертна.
Олимп жизни
Я поднимаю себе
выше планку, крыши домов, траекторию взгляда. Я прощаю себя
за боль и за все, что казалось раем. Я снимаю призму с глаз, одежду —
с нутра, чтобы идти туда, где маленький мальчик на пороге за меня
подставляет спину пулям и смерти. И не боится. Сколько лезвий нужно
узнать на вкус, чтобы понять, что в ножах нет правды. Время забилось в угол
дальний – меня не ломает, но ломит тело