Молодой человек сел осторожно, пытаясь понять, будет ли ему по-прежнему больно. Нет, не больно, скорее, просто дискомфортно, а потому лионец поднял глаза на д’Артаньяна.
Шарль поспешно заправлял рубашку в штаны. Почему-то именно сейчас особенно не хотелось, чтобы его видели обнажённым.
Больше того, душу вновь затопила безумная злость, только усилившаяся из-за угрызений совести.
К чему всё это? Ведь Жака больше нет, а это… пустышка, подделка… и то, что у этой подделки глаза его друга, не меняет абсолютно ничего.
Отчего-то показалось, что, позволив себе заняться любовью с другим мужчиной, да ещё носящим такое же имя, он оскорбил память друга.
Ведь он уверял когда-то артаньяновского кузнеца, что никогда не сможет быть с кем-нибудь ещё, он больше трёх лет безуспешно пытался принять сам факт его смерти, и вот…
Не устоял перед знакомым прищуром зелёных глаз и улыбкой… а ведь он, по сути, совершенно не знает, что за человек, на самом деле, Жак д’Эстурвиль.
– Шарль… – кадет сидел на кровати и, похоже, даже не думал о собственной наготе. Смотрел растерянно. – Ты… что опять не так?
– Убирайся! – лицо гасконца вновь стало белым, словно стена. – Получил, что хотел, а теперь убирайся!
– Что? – подобного Жак уж никак не ожидал. Нахлынули ярость вперемешку с обидой.
Выходит, им просто воспользовались? Из каких-то своих личных соображений Шарль д’Артаньян заставил его приоткрыть душу, поверить, что он нужен, а теперь вот отшвырнул, словно наскучившего щенка?
Эти чувства ещё только усиливались из-за возбуждения, которое так и не нашло своего выхода – забыв обо всём, молодой человек рванулся к гасконцу и в одно мгновение сгрёб его в охапку. Ухватил за волосы, притянул к себе.
– Что? – едва сумел заговорить. – Повтори, сукин сын!
Его глаза стали тёмно-малахитовыми, а губы сложились в улыбку, похожую на оскал, и Шарль ощутил внезапно самую настоящую дурноту, потому что именно в этот момент д’Эстурвиль как никогда был похож на его погибшего друга.
Он сам не понял, как сумел вывернуться, как совладал с собой. А в следующий момент в голую грудь лионца уже смотрело острие клинка.
– Прочь… – лицо лейтенанта было таким же мертвенно-бледным, только на скулах горели пятна румянца. – Или мы скрестим с вами шпаги, клянусь.
С минуту Жак смотрел на него – сам не понимая, чего ждёт: то ли подтверждения, что всё случившееся – просто сон, то ли что всё-таки не сон, но командир сейчас опустит клинок и заговорит с ним по-человечески, – а когда не дождался ни первого, ни второго, заставил себя усмехнуться.
– Что, так и идти? – развёл руки в стороны, демонстрируя поджарое, загорелое тело. – Или всё-таки позволите одеться?
Шарль опустил шпагу.
– Пошёл к чёрту, – отвернулся.
Д’Эстурвиль стал одеваться, стараясь, чтобы не было заметно, как от злости трясутся руки.
Наконец, он собрался, но всё никак не мог заставить себя