– Сударь, – молодой д’Эстурвиль смотрел обеспокоенно, – что-нибудь не так?
О да, дружок, ты даже не представляешь себе, насколько не так… Однако вслух Шарль ограничился скупым вопросом:
– Надеюсь, рекомендательные письма при вас?
– Конечно, – и юноша вытащил из внутреннего кармана куртки конверт. – Вот.
Гасконец вскрыл его, искренне надеясь, что руки у него дрожат не так сильно, как ему кажется.
Он несколько раз начинал читать письмо заново, потому что глаза перепрыгивали со строки на строку, и лейтенант никак не мог уловить содержания.
«Дорогой Шарль, – писал учитель, – как мы и уговаривались, направляю к тебе своего племянника. Он неплохой мальчик и, обещаю, не подведёт тебя. Я рассказывал ему о тебе… в общих чертах, конечно… а потому он знает, что обретёт в твоём лице строгого, но справедливого командира. Ещё раз сердечно благодарю, что ты согласился принять участие в его судьбе».
– Сударь, – вновь подал голос приезжий, а Шарль, не удержавшись, прикрикнул на него:
– Молчите! Вы мешаете мне сосредоточиться!
И снова уткнулся взглядом в листок. Какое-то время молчал, борясь с искушением сообщить учительскому племяннику, что вакансии нет ни в одной из рот и не предвидится в ближайшее время, а, следовательно, парню желательно как можно скорее убраться восвояси.
А потом взялся за перо и быстро написал следующее: «Любезный де Бемо, прошу оказать подателю сего письма всяческое содействие во всём, что касается зачисления на должность кадета в роте мушкетёров его величества. Д’Артаньян».
– Вот, – по-прежнему избегая смотреть в глаза, протянул гостю сложенный лист. – Отправляйтесь обратно в казарму… полагаю, вы найдёте дорогу? Отыщите там подпоручика де Бемо. Он всё устроит.
– Спасибо… – д’Эстурвиль переводил растерянный взгляд с записки на гасконца, а Шарль поднялся, давая понять, что разговор окончен:
– Ступайте. И постарайтесь оправдать надежды своего дяди.
Возможно, молодой человек хотел спросить ещё о чём-то, но потом передумал.
– Благодарю, – уронил скупое и направился к двери.
…
Шарль даже не шелохнулся.
Жак д’Эстурвиль уже давно ушёл, а он всё продолжал сидеть, уставившись невидящим взглядом в письмо своего учителя, что по-прежнему лежало перед ним.
И даже не мог понять, что чувствует.
Удивление, обиду или боль, от которой по щекам ползли непрошеные слёзы… или все эти чувства, вместе взятые.
А может, ещё чувство искреннего восхищения изобретательностью Господа Бога, разыгравшего с ним такую бесподобную шутку. Такую изощрённую пытку… и по сравнению с ней боль в обломанных до крови ногтях – просто пустяк.
Пришла тётушка Мари. Долго что-то спрашивала. Кажется, о том, куда принести завтрак. Пусть с третьего или пятого раза, но Шарль всё же ответил. Кажется, чтоб поставила у него в спальне.
Затем он поднялся наверх. Не для того, чтоб