Я молчу. Моя обида рассеялась сквозь его слова, ее больше нет, но и от охватывающей меня рядом с ним прежде энергии тоже не осталось и следа. Я понимаю его, я тоже бываю такой. Но сейчас я ничего не чувствую к нему кроме сочувствия. Он одновременно выходит на передний план, вытесняя оттуда меня, но совсем не в той роли, в которой я хотела бы ему рукоплескать.
Теперь моя рука тянется к его руке, и мы молчим. Я легонько тяну его в сторону узкого тротуара. Он поддается. И мы создаем затор своим медленным движением посреди будничной суетливой толпы. Мои мысли улетают куда—то далеко отсюда.
– Ты здесь? – Звук его голоса заставляет меня вздрогнуть от неожиданности.
– Не совсем. Я задумалась. – Мои глаза полны слез.
Он крепко прижимает меня к себе, и мое дыхание из сдавленного становится свободным. Будто внутри меня надувается парус. Парус на фолк—мачте фрегата «Надежда». Так мы стоим вечно.
11
После размолвки я обнаруживаю, что нам вновь нужны слова. По молчаливому согласию, мы избегаем опьянения страстью, словно решив, что сперва нам необходимо познакомиться поближе. Мы разговариваем: я больше слушаю и задаю вопросы, мне непросто делиться тем, что я решила забыть навсегда.
Он охотно открывает ворота в свое необычное жилище: то ли землянку, то ли дворец. А я, как завороженная, рассматриваю материал стен, прохудившийся потолок, вычурные предметы интерьера и дорогую качественную электронику. Он состоит из противоречий, которые я замечаю, но не подаю вида. Я кажусь себе слоном в посудной лавке, способным сокрушить изысканный фарфор одним неосторожным словом.
У него было интереснейшее детство, проведенное в разъездах, но без отрыва от родителей. Отец— военный, мать – учительница. Оба властные на работе, но мягкие дома. В его детстве никто из домашних ни разу не повысил голос. Он родился в маленьком закрытом северном городке, о котором не помнит ничего, но приход зимы всегда успокаивает его, а летом он чувствует непонятную тоску и тревогу.
Он сменил десять школ, по одной на год. У него есть множество приятелей в разных городах, но нет ни одного друга. Он учился играть на скрипке, и часы, проведенные за инструментом, за разговором с ним, в попытке услышать нужный ответ, были самыми счастливыми в его детстве. Потом он бросил все, что ему нравилось, и уехал искать удачи. Он стал инженером—электронщиком, и ни дня не работал по специальности. Он был подсобным рабочим на стройке, и продавцом бытовой техники, паркетчиком и дизайнером. Он пробовал себя везде, буквально поглощая все, чего раньше не умел. Загорался. Проникался. Терял интерес.
Его отношения с женщинами жили по таким же законам. Не так давно он сказал себе: «Хватит!», и начал искать работу по специальности. Мир изменился. Ему пришлось на несколько месяцев закопаться во все доступные источники информации, но своего он добился.