Я достаю из духовки готовые изделия. Ни одно не похоже на другое. Накрываю их пушистым полотенцем, но не удерживаюсь от того, чтобы проглотить самое аппетитное, обжигая пальцы и губы. Но это того стоит. В этом поглощении горячего моя сегодняшняя размеренность оставляет меня. Как будто во мне так много энергии, что совершенно невозможно усидеть на месте. Я начинаю раздумывать, не начать ли мне внеплановую уборку, как хлопает входная дверь. Прежде чем успеваю подумать я уже оказываюсь рядом, и пффф, мой шарик, наполненный гелием пробит крошеными пульками из магазина игрушек.
15
Передо мной стоит совершенно чужой для меня мужчина, немного испуганный, немного удивленный. Он внимательно смотрит на меня, не говоря ни слова. А я ни чувствую совершенно ничего. Меня оставляет гармония моего одиночества, но вслед за ней не приходит волнение, тревога или гнев. Я пуста.
Я делаю шаг назад. Это выглядит одновременно приглашением войти внутрь и отшатыванием от него. Он краснеет, я в первый раз вижу его смущение.
– Хочешь, я уйду? – сегодня он необыкновенно чувствительный, все мои реакции на него он понимает верно.
– Нет, – отвечаю я бесцветным равнодушным голосом. Внутри меня мечутся мысли. Я не понимаю, что это было? Что я нашла в нем? Что притягивало меня? От чего я временно сошла с ума? Что бы это ни было, сейчас этого не существовало. Еще вчера я была переполнена противоречивыми чувствами к нему, а сегодня будто увидела его впервые. И ни—че—го
– Я пришел, – его тон становится извиняющимся.
– Я вижу. Проходи. Будешь чай?
– Конечно, пахнет даже на улице! – он продолжает смущенно улыбаться. Мне становится неловко, и я замолкаю.
Он снимает обувь. Руки не слушаются его, когда он пытается избавиться от кроссовок. В какой—то момент он теряет равновесие и чуть не падает.
– Присядь, – я указываю на стоящий рядом табурет.
– Спасибо, не надо.
Наконец, он справляется. Идет мыть руки, а я отправляю чайник на огонь. Мы молча сидим друг напротив друга. Вода не спешит превращаться в пар, а только он мог бы разбавить неловкость между нами. Сейчас, как никогда раньше, я чувствую относительность времени. Мне кажется, даже в кресле у стоматолога оно не тянулось столь медленно.
Когда из чайника наконец то слышится бурление, то я вскакиваю и с необъяснимой неповоротливостью пытаюсь накрыть на стол. Слова замирают внутри меня, не приходят на ум даже банальности, а молчание превращается уже в какой—то адский гул, в рой миллионов пчел.
– Бац! Клац! Блюм! – издают звуки швыряемые на стол приборы. Наконец я сажусь рядом и гул немного ослабевает, заглушенный