После этой фразы Фридхоф лепил цветные наклейки с названием препаратов в блокнот Таи. В обучении доктор Майер был как самый типичный немец: структурированным и последовательным. Он каждый день давал Тае по три препарата для изучения, ни в коем случае ни больше и не меньше. Так же началось и знакомство с наркозным аппаратом: с первых трех показателей на мониторе. Через две недели Фридхоф уже как на экзамене уточнял у Таи, что значит каждая цифра на мониторе, как ее поднять или снизить.
– Все должно быть постепенно: от простого к сложному. – говорил он. – Сегодня ты держишь маску над лицом больного, а завтра учишься плотно прижимать ее к щекам. Ни в коем случае не торопись. И если не поняла, то перечитай и переспроси. Не бойся задать вопрос, даже если тебе кажется стыдно такое спрашивать. Анестезиология – это не просто наука, это целое творчество. Наркоз – это как самолет. Очень важно правильно взлететь, а потом совершить мягкую посадку. Если ты сделаешь с самого начала все как положено, то во время полета будет меньше неприятных сюрпризов. Хотя и их никто не отменял. Так что всегда нужно быть на чеку. Не переживай. Ты всему научишься, я вижу как ты стараешься.
Он дружественно хлопал ее по плечу, ободряя при каждом ее действии. Тая действительно прилагала максимум усилий, чтобы постигнуть эту непростую науку. Каждый вечер и каждую свободную минуту она сидела за учебниками и справочниками. Огромным преимуществом Таи над другими практикантами было ее безоговорочное послушание. Она безукоризненно выполняла все задания и запоминала все с первого раза. Любо и дорого было порой смотреть на то, как Фрнидхоф со своей ассистенткой стояли посреди операционного зала, и в четыре руки ловко распутывали кабели, шнуры, системы, и бинты. Как будто играли на фортепиано в четыре руки. Такая между ними устаканилась гармония и понимание, что прямо песня, а не работа. Через пару месяцев Тая настолько изучила повадки Майера, что по одному только взгляду понимала, что ему нужно. Не успевал он повернуться, как она уже стояла с наполненным шприцем акринора. Она с точностью знала на каком модуле, какие параметры устанавливать, чтобы Майеру было привычнее и удобнее. Знала как заполнить протокол так, чтобы Фридхоф не смог отличить ее писанину от своего почерка. А потом между ними и вовсе установился свой язык, который другие сотрудники не могли понять.
– Сегодня мы поедем на порше. – говорил Фридхоф, подавая десфлюран. – Только будем гнать аккуратно. Нельзя гнать, и лучше включить глушитель.
Когда после операции пациент открывал глаза, и легко давая себя экстубировать, Тая улыбалась и говорила;
– Табло пристегните ремни погасло. С мягкой посадкой вас, коллега.
А бывало, что аппарат искусственной вентиляции начинал громко пищать, и больной начинал беззвучно кашлять.
– Вот она, грубая посадка. – говорил Фридхоф Майер и издавал