Мыслям мешал непрерывный чахоточный кашель за стеной. Кто-то там о чём-то истерически бормотал и это при таком ужасном кашле. Отшельник сконцентрировался на то узкое пространство, в котором он находился. В камере было достаточно сумрачно. Дневному свету мешала пробиться толстая, ржавая решётка давно нечищеного окна. За окном, судя по звукам, веселилась свободная улица.
Люди. Голоса. Простор и свежий воздух. От нехватки всего этого, случился приступ клаустрофобии, и Отшельник стал задыхаться. Он с детства страдал этим недугом; слабость, который скрыл от работодателя. Он закрыл глаза, представил: большое заснеженное зимнее поле, за ним – дедушкин дом, синие окна. Ему полегчало от ясного осознания заботы и уюта, которым его там и тогда окружали.
«Странно, – подумал он, – вроде бы нигде слежки не заметил. Где-то я прокололся, знать бы где, да ведь никто не скажет. Может Глаша сдала? – холодно-предательски подумал бессовестный мозг. – Нет, она не могла, Глаша ничего не знает о моей истинной работе. Тут что-то другое. Всё равно задуманному быть. Механизм запущен, его уже не остановить…»
Присел, затем улёгся на жёсткую доску нар. «Может попробовать прикинуться больным, разыграть сотрясение, тогда меня обязательно переведут в медицинский сектор; откуда будет легче сбежать? Вариант? Нет, не поверят. Нутром чувствую – не поверят. Нужно пораниться, тогда у них не останется выбора».
Заключённый осмотрелся, решился. План был не так уж плох и возможно бы сработал, если бы ему не помешали. Он не знал, что за ним следили через специально устроенный потайной глазок и как только Отшельник решился, заскрипели засовы железной двери и в камеру не вошёл, вбежал надзиратель.
– А ну не балуй, – громко, закрыв собою опасный для заключённого участок, приказал надзиратель, – кому говорят, не балуй!
Раздался треск готовой треснуть по швам ткани; в одежду Отшельника вцепились железными пальцами. Пудовая рука гнула куда-то назад. Отшельник подчинился. Одного жандарма он бы конечно одолел, так не знал – есть ли за дверью другие. Смолчал. Протянул вперёд руки. На запястьях, впиваясь в кожу, больно сомкнулись наручники.
– Ну-у-у, давай, пошли, – толкнул надзиратель. На его поясе зло звякнули разномастные крупные ключи. Какой-то он был угловатым, похожим на медведя, что ли, этот служивый. Крупный, лицо в оспинах, нос картошкой, рыжо-бурые, всклокоченные волосы под фуражкой. Толчок в спину: – Иди-иди.
Отшельник пошёл. Когда переступил порог, за дверью увидел парочку верзил; те притворялись, что просто беседуют. За ними наблюдали пара острых цыганьих глаз из соседней камеры, оттуда же прорывался ы коридор кашель.
«Стояли на подхвате», – твёрдо решил Отшельник. Присмотрелся к метнувшимся в его сторону глазам: «Конокрад. Значит,