глядя на пузатый телевизор:
в нем отображается она
и собою представляет тизер.
Ходит под звездой Альдебаран,
поправляя съехавшую юбку.
Гаснет и печалится экран,
а она закуривает трубку.
Опьяняет и уводит ввысь,
хоть и потолок тому помеха.
Кошку прогоняет словом брысь.
Кутается в воротник из меха.
Молвит: если ты не Демокрит,
то душа – земля, а тело – небо.
Этим, аккуратно говорит,
мясо отличается от хлеба.
* * *
Артюр Рембо скончался в восемь лет,
побыв сначала милиционером,
гуляя по осенним дням и скверам
и покупая семечки Привет.
Ему хотелось грызть их целый век,
пока никто не кончен и не начат,
и говорить одно: а это значит,
я – зверь и бог, чья сумма – человек.
* * *
В одной реке пятнадцать тысяч рек.
Так говорят по радио живущим.
Когда, отброшен тенью, человек
перестает собою быть и сущим,
тогда ему немыслимо помочь,
чтобы опять поверить в истукана.
Вокруг меня безумие и ночь.
Я на вершине кратера вулкана.
* * *
За публикацию в журнале
мне платят ровно ноль рублей.
Меня невзгоды доконали,
от них я стал намного злей.
Давно исчезли перспективы,
с ума сводящие меня,
где под окном пылали ивы
и умирали от огня.
Я был величием наказан,
кося на будущее глаз,
чтоб осознать одну из фраз:
я возвышаюсь над Кавказом
и самому себе обязан
достичь бессмертия сейчас.
* * *
Я не был богом и не буду им.
Я стану вдвое больше, чем всевышний.
Из губ своих ты выпустила дым,
сказав четыре яблока и вишни.
Произнеся остатки от дождя,
лимона, понедельника и чая.
Ты двери распахнула, уходя,
себя на фото давнем отмечая.
Творя губами дикий поцелуй,
похожий на медведя или тигра.
Тебя приревновал к себе Ануй:
ладони, кисти, голени и икры.
Твои глаза упали на асфальт
и побежали, девочка и мальчик.
Тебе сыграл Рахманинова альт
(его в руках держал какой-то хачик).
Пылали звезды, плыли облака,
деревья опадали вниз листвою.
К тебе ползла и близилась рука,
качая пятипалой головою.
В ней пряталось мышление мое,
тебя желая жалить авторучкой.
Ты восхваляла женское чутье,
как Лермонтов, себя сравнивший с тучкой.
Ты восходила в небе, хороша,
и ничего другого не хотела.
О не грусти, конечная душа, -
бессмертие твое украло тело.
* * *
С тобою мы не виделись ни разу,
не видели