Пресвятой батька Николай! Уж и стрекотание стало знаком родины. Тема для господ почвенников: русское поле и национальный характер.
А у немцев что? Куда ни ступи, упрешься в шлагбаум и услышишь «хальт». Желание прополоть и вылизать любую клумбу, уставить подоконники цветочными горшками рождает шашечный порядок в головах, психологию газонокосильщиков, киоскеров, разносчиков молока, кондукторов, готовых карать за отсутствие билета смертной казнью.
Нет, ему вовеки не понять эту, без единого бугорка, поверхность: биллиардный стол. И утрамбованную паровыми катками дорогу вдоль аэродрома. И ровные ряды лип по обеим ее сторонам. И вымощенные камнем канавы, благодаря чему и в распутицу сухо. И, вообще, весь этот санитарный орднунг, завидный, непостижимый, но почему-то отвратительный русской душе.
К черту немцев! К черту слабовольных кадетов и сумасшедших эсдеков с их социализмом от Моисеевых заветов! Скоро отсюда взлетит чудо-аэроплан гениального Ландо, чтобы навсегда покончить с самодержавием. Россия вздохнет, придумает себе Конституцию и заживет в благоденствии. Историческое событие. Очевидно, следует увековечить бомбометание, продумать фигуры на постаменте.
Ландо молчал, потому что в этот момент ему хотелось забить косяка. У него щекотало внутри. Он даже привычно похлопал рукой по карману, в котором носил кисет с анашой.
– О чем вы думаете? – спросил Савинков, жуя травинку.
– О вечности, – отвечал Ландо, любуясь искренностью своих слов.
Он считал, что искренность – это проявление силы, а в силе заключается свобода.
Однако Савинков, не сдержавшись, усмехнулся.
– И что же такое, по-вашему, вечность?
– Это каждый следующий миг настоящего, – с готовностью ответил Ландо. – Вечность внутри нас. И она, по-моему, совсем не ледяная, будто зимняя ночь, как рисует ее Кант. Совсем не такая вечность.
– Какая же она, по-вашему? – заинтересовался Савинков.
– Теплая и глубокая.
– Вязкое болото, да?
– Нет, нет! Разве в болоте может жить Господь?
–Я и не говорил, что Бог обитает на болоте, – Савинков выплюнул травинку, обидевшись.
–А я вас в этом и не упрекаю, – миролюбиво возразил Ландо, отстранившись от ангара, так как у него вспотела спина.
Не сговариваясь, они отправились к Фрегату, уселись под навесом в ободранные плетеные кресла с подушечками, которые Татьяна расшила павлинами с помощью мулине.
В этот момент у Ландо снова защекотало внутри.
– А почему вы, Борис Викторович, слова доброго не скажете о моем огороде? – спросил он вдруг. И заговорил о злаках, которые «разрослись необычайно». – Не угодно ли вам, сударь, отгадать, что это за растения, и какая от них польза человеку?
Террорист подошел к грядкам, склонился над ближайшим кустиком, дотронулся до листьев, похвалил, что отлично развиваются, и видать, не обошлось без удобрения.
А