3
На утро дождь оставил глубокие лужи. Всю ночь лило как из ведра. Из-за грозы я несколько раз просыпалась и проверяла закрыта ли дверь, на которую смотреть при вспышках молнии было очень страшно. Помню, как за окнами качались деревья. Их тени гуляли по стенам. Лежать с открытыми глазами и наблюдать за ночным представлением было не из приятных занятий. Я дрожала, и меня знобило от паники, с которой можно было совладать лишь с закрытыми глазами и при самовнушении, что нельзя позволять страху управлять собой.
Чрезмерное напряжение вот уже несколько дней отрывало меня от учёбы и спокойной повседневной жизни. Я всё держала в себе. Рано или поздно наступал критический момент, когда я, будучи в сознании, терялась и, осознавая, что присутствую, отсутствовала. Потом ясность ума ко мне снова возвращалась и твердила одно: верь глазам, а не сердцу. Ничто не могло разрядить обстановку. Я ощущала себя, как сосуд под внутренним давлением. Даже конный спорт на время забросила. Это было не похоже на меня. Я избегала Аннет и сильно волновалась, когда она меня об этом спрашивала. Моё настроение резко ухудшилось. Я стала унылой, и это заметно бросалось в глаза. Невозможно было не увидеть очевидное, но, кажется, никто, кроме Аннет, не замечал моё подавленное состояние. В зеркале, всякий раз, когда я в него смотрелась, на меня таращились стеклянные глаза, а в них блуждал печальный мутный взгляд. Хотелось стать невидимой, чтобы просто отдохнуть. Я устала от самой себя – от той тени, что тянулась за мной по пятам.
После завершения пары скучных лекций я с чувством тяжести в плечах волочила ноги по промокшей улице Олд-Пардингема и неизвестно за что осуждала прохожих, провожая их порицающим взглядом. Уже в который раз минуя эту улицу и изучив её всю вдоль и поперёк, она мне представлялось снова новой – здания, как после капитального ремонта, выбеленные до неузнаваемости стены, до блеска вылизанные дороги. Всё выглядело неестественно ново. Мне начало опять казаться. Уже в который раз моё несчастное воображении выдавало за действительность несуществующие перемены.
Я невольно свернула направо и пошла на мальчишечий голос. Он сильно надрывался от крика. На оживлённой площади совсем юный мальчик торговал газетами, отдавая их практически задаром. Было видно, что он нищий, и денег не хватало даже на одежду. Кепка нависала на глаза, рубашка растрёпана, латанные грязные штаны. «Ему, наверное, лет восемь-девять, – предположила я. Особенно мне бросились в глаза его кривые чёрные зубы. Завидев меня, он расплылся в улыбке, и его чумазое лицо наморщилось. Он потянулся ко мне своей измазанной ручонкой, как только я открыла кошелёк, из которого посыпались монетки.
– Газета с объявлениями? – услужливо спросила я.
– Да, – тихо ответил он, подбодрив себя кивком головы, и за копейки продал мне газету, а потом начал и дальше драть горло.
Вспомнив себя в этом возрасте, я ещё раз взглянула на мальчика с мыслью о том, что, к счастью, судьба в его годы была ко мне благосклонна. «Может быть, когда он подрастёт,