Ровно два года, как мы с тобой не виделись… Видишь, я исправилась: пишу не «ровно два года, как мы расстались», а просто, что мы «не виделись»… Потому что мы так и не расстались!
Я знаю, что ты, просыпаясь ночами, вспоминаешь о нас.
По утрам в будни, тебе, конечно, не до меня. Но все воскресные пробуждения, я уверена, мои. Так же, как и твои бессонницы. Только пусть их будет у тебя совсем немного.
Спасибо тебе за это, родной. Мне так важно знать и чувствовать, что ты меня не забыл!
Я слышу твой голос. Ты говоришь мне: «Привет, моя маленькая!»
И мы снова вместе. Каждой клеточкой нашего общего, единого сознания.
Но ты живешь в реальном мире. И мне есть к тебе просьба.
Речь о твоей жене. Будь с ней, пожалуйста, по-ласковей, по-внимательней. Она всегда дорожила тобой, она многое прощала тебе. Даже нашу любовь!
Я не могу даже на минуту представить, что, если бы ты любил другую женщину, а не меня!
А Ирина справилась. Ведь тяжелее пришлось не мне, всегда знающей, кому принадлежит твое сердце. Думаю, сложнее было ей, понимающей, почему ты остался в семье!
Очень прошу тебя: попробуй наладить отношения с женой. У вас все непременно должно получиться. Постройте свою жизнь на доверии и искреннем уважении. Это может быть достойной заменой любви. Тем более, что Катюшка в ней нуждается – она оказалась такой ранимой! А я буду оберегать вас.
Не распыляйся, потому что такую, как я, ты все равно не встретишь! И вовсе не потому, что я какая-то особенная, просто именно такое сердце, как мое, ты и можешь, по-настоящему любить. А я, по-настоящему, только твое!
Пожалуй, сегодня я открою тебе великую тайну.
Наше расставание, ты, конечно, не забыл – тот последний день, когда мы были вместе. Ты до сих пор ясно помнишь и те события, которые предшествовали этому.
А вот настоящую причину озвучила моя подруга Наталья позже. И совершенно для меня неожиданную.
Это было после нашего последнего с тобой разговора.
Я не ела потом трое суток. Не могла. В горле, казалось, навсегда застрял какой-то нервный ком. Мама плакала, стоя передо мной на коленях и держа в руках сваренное всмятку куриное яйцо и маленькую детскую ложечку. Натка пугала, что отвезет меня в психушку, где будут кормления через зонд. Даже Толик, простив мое предательство, приносил дефицитные продукты и, молча положив их на стол в кухне, уходил. А ему ведь самому нужно было находиться в больнице!
На четвертые сутки я начала пить воду. И только потом – разговаривать.
Как-то вечером мы с Наташей стояли на балконе, накинув старые куртки Анатолия, и курили.
– Говорят, любовь живет три года, – зачем-то сказала я.
Подруга заспорила:
– Ерунда все это. Но ты, Машка, видимо, подсознательно себе это вбила в голову. Вашему активному, так сказать, роману с Женькой почти четыре года. И ты решила уйти на пике, на взлете, черт тебя побери. Так, чтоб с мясом и с кровью. Чтобы, не разлюбил! Чтобы не надоела!
– Во первых, это не роман, – перебила