Она едва ли понимала умом, что он ей говорит, просто слушалась его рук, опускалась медленно, вскрикивая при каждом толчке, и сама себе не могла поверить, когда все-таки приняла его полностью и не порвалась пополам. Атаман придвинул ее вплотную, прижал животом к животу, засмеялся жадно, скаля зубы – моя, моя! – и Саша ощутила, как он властно движется внутри, ощутила вместе с жаркой волной, проходящей через все тело. Она отвечала, двигалась на нем, настойчиво, в сладкой, горячей ярости, словно и в самом деле укрощала сильного и непокорного зверя… Он оставил ее груди, обхватил за шею, притянул губами к губам, и Саша снова в страхе зажмурилась, прежде чем получить первый поцелуй. Так ее еще никогда не целовали…
В глубине тела вдруг возник сильный спазм, она задохнулась – сердце чуть не выскочило из груди, спазм отпустил, и появился снова, и снова, вместе с горячей и страстной негой… со стонами, которых она не могла сдержать…
Нестор вдруг хрипло зарычал, приподнял ее, столкнул с себя – и словно выстрелил длинной жаркой струей ей на живот. Она в полубеспамятстве схватилась за него, он обнял, прижал к себе, откинулся на подушки.
– Любушка моя… Ну що, дюже страшно было?
Саша и слова сказать не могла, она и шевелилась с трудом, только уткнулась ему в плечо.
Глава 4. Культпросвет батьки Махно
Ночью Саше снилась степь, поросшая густым ковылем. Она сидела верхом на коне, и конь шел широким галопом, уносил ее все дальше и дальше, медвяный ветер бил в лицо, трепал волосы, и на сердце было жутко и сладко. Солнце, огромное, красное, с пылающими золотыми краями, медленно уходило за горизонт, лучи растекались по земле, точно кровь… Потом она увидела, почуяла, что это и в самом деле кровь – целый поток крови, река… и поднималась все выше и выше, вот дошла коню до груди, вот захлестнула по шею. Конь зафыркал, попытался плыть, и Саша изо всех сил вцепилась в длинную гриву, боясь, что не удержится, соскользнет в кровяную реку, и неведомая страшная сила утянет ее на дно.
Вдруг чья-то тень мелькнула, свирепые синие глаза заслонили свет… все исчезло.
Заиграла гармошка, высокий баритон протяжно запел:
– Подай же, дивчина,
подай же, гарная,
На коня рученьку…
От печальной песни навернулись слезы, защемило сердце. Саша очнулась на тюфяке, под лоскутным одеялом, на подушке, что еще хранила запах табака, кострового дыма и горьких степных трав – запах Нестора. Его не было рядом – конечно же, не было, с чего бы ему тут оставаться?.. – и не во сне, а наяву перед ней стояла Дуня, в щегольском платье, свежая как роза, словно накануне вечером и не пила наравне с мужчинами…
– Ляксандра, вставай, вставай, голуба!. Неча разлеживаться.
– Да, да, сейчас… – Саша, прикрываясь одеялом, села. Она надеялась, что Дуня уйдет и даст ей возможность спокойно одеться, но разбитная баба уходить не собиралась, пялилась с веселым и жадным