– То! – хихикаю глупо.
Помидоры на оливковом масле томятся, сок пускают. Я колдую: чесночок, соль по вкусу, сахара чуть больше, перец чёрный, молотый. Наконец, черёд крупы. Щепоткой сыплю. «Сколько влезет, внучка, но меру знай», учила бабушка. Манка в помидорах разбухает, сердится. Моё зелье начинает сердито булькать и лопаться. Огонь тише делаю и требую у Марио зелени, всю, какая есть, какую любит.
Уши у меня, как у рыси, торчком: слышу каждое его движение за спиной. Звякнули столовые приборы, бокалы. Я резко оборачиваюсь – ну точно!
– Ты ещё шоколад и клубнику со сливками поставь, – саркастично ухмыляюсь я. А в душе – святой Иларий, только не это! Не хочу разочарований.
Марио бледнеет. Потом хохочет:
– Si, signorina! – схватил горячей ладонью, и – к холодильнику. Гостеприимно распахнул нет ничего такого. Мол, я не я, и дворец не мой, и в мыслях не было. До чего же с ним легко!
– Si, – кивает уже серьёзно. А где-то на дне зрачков пляшут чертенята, не может с ними совладать. Открывает морозилку: мороженое! Ванильное, фисташковое… клубничное! Тут уж и я рассмеялась: да всё с нами ясно великие соблазнители. Я, значит, с помидорами, и он с десертом.
Мне бы догадаться, что спустя месяц и одну неделю буду ругать себя, ожидая рейса в Россию: «хватит воспоминаний». Этих ли, других. В аэропорту это равно ныть. Бабушка ещё говорила: лучше думать, как хорошо, что он был со мной, нежели как плохо мне без него. Права на все сто. Но только и делаю, что вспоминаю. Лучше бы я Италию влюбилась.
Глава 4
«Все помидоры подъедены», спел бы Александр Васильев, будь он на моём месте. Тишина в холодильнике, и я должна умереть. Вино, кстати, выпито. А я сбежала в коридор. Предварительно затребовала от Марио такси (мне надо домой и прямо сейчас), зонт (дождь на дворе) и босоножки. Я их зачем-то сняла, глупая женщина.
Прислонившись к дверям, пытаюсь застегнуть обувь. Все эритроциты, а, может, вино, атаковали лицо. Чувствую, что Марио разглядывает меня, и его недоумение растекается туманом по квартире. Так моё не меньше, хочу воскликнуть и развести руками. Почему-то женская интуиция именно сейчас взбрыкнула и решила, что не видать итальянцу моего комиссарского тела. Видите ли, чувствует диссонанс. Не иначе маменька порчу навела в России.
– Почему? – тихо спрашивает он. – Я обидел?
– Нет! – что сказать? Что всколыхнулась заварка души, на поверхность неожиданно всплыли чаинки-комплексы и страхи все, какие есть?
– Ты не хочешь меня?
О! Да что ж я не знала, зачем шла? Ох, уж эта европейская прямолинейность! Я, наконец, оторвалась от застёжки и подняла голову.
– Я боюсь, – на тебе тоже: прямо и честно. –