Он равнодушно проигнорировал ее выпад.
– Так, значит, не работаете? – скорее утвердительно спросил Волков. – Раз вы так мучаетесь здесь, что вас держит? Чего не уезжаете из страны, как другие бывшие дворяне?
Плечи невольно поникли.
– У меня не получилось это сделать раньше, а уехать сейчас не выйдет и подавно.
Он замолчал и вернулся к бумагам. Еще немного пролистав их, чекист шумно вздохнул, захлопнул папку и отбросил ее в дальний конец стола.
– Предпочитаю говорить начистоту, а не ходить вокруг да около. Вы не против?
– Нет.
– Отлично. Ваши дела не столь уж плохи. Вы не сделали ничего такого, что обеспечило бы вам суровый обвинительный приговор. В вашей квартире ничего незаконного не нашли, разве что скрытые драгоценности, ну, это конфисковали, и только. Вас, по сути, взяли по классовому признаку, как бывшую дворянку.
Закурив сигарету, он продолжил.
– Впрочем, если я возвращаю вас обратно к следователю, вашу судьбу предугадать непросто. По такого рода делам они вольны самостоятельно выносить решения. В тюрьме посидеть, конечно, все равно придется, некоторым людям из «бывших» предъявляют обвинение лишь спустя месяцы после ареста. Потом можете выйти на свободу, но, возможно, придется поехать в концентрационный лагерь на принудительные работы. Либо останетесь в тюрьме заложницей.
– Это как, заложницей?
– Заложников держат для устрашения контрреволюционеров, особенно людей из белого движения. Если с их стороны происходят новые террористические атаки, заложников в камерах убивают.
Кровь хлынула с лица, расширенные глаза уставились в пол. Нет, она совсем не была готова к этому. Верх несправедливости – преследовать тех, кто не участвовал в боевых действиях против красных. Даже среди ее родственников не было белых! Она и физически не готова терпеть еще большие лишения, чем те, что сопутствовали ей все время после революции.
Внезапно в кабинете стало невыносимо жарко и душно; Соня неловкими пальцами расстегнула пуговицы пальто, но распахивать его не стала, оставив лишь узкую полоску. Тем не менее Волков заметил тонкое, простецкое белое платье, которое сшила ей Маша.
Соне даже кричать от безысходности не хотелось. Она просто сжалась, лихорадочно отыскивая возможность спастись от этого человека. Он вдруг стал олицетворением всех ее бед, в том числе и этого ареста, и печального будущего.
Чекист тем временем неспешно докуривал сигарету, медленно пуская густой дым по комнате. Судя по его непринужденному внешнему виду, они обсуждали не ее погибель, а погоду за окном. Он будто выжидал, когда весь смысл его слов дойдет до ее сознания, а пока лениво оглядывал интерьер кабинета, ее сжатые в кулаки руки, скорчившуюся спину, растрепанные волосы и мятую одежду.
Вот бы укрыться от этих чужих глаз и отдышаться, собравшись с мыслями!