– Профессор Стокгольмской академии, приехал по зову сердца помогать испанцам, сейчас – советник при генштабе. А я – его переводчица. А вы, полковник, или кто вы там, я надеюсь, не шпион?
– Поздно спохватились, теперь вы – мой агент, и я буду вытягивать из вас всё новые сведения. Он тебя любит?
– Возможно.
– А ты его любишь?
– Да, я его люблю.
– Ты была неискренна в ответе на последний вопрос, – чутко подметил Аркаша.
В этот момент он перехватил восторженный взгляд Хэма.
– Это мой друг, Хемингуэй, – шепнул Аркаша. – Теперь можно сказать: наш друг. Ты ему явно понравилась.
– Я узнала его, конечно, – шепнула Анита. – Это великий писатель. Я читала, наверное, всё, что он написал.
– Если у меня такие великие друзья, может, и я чего-то да стою? – не без иронии спросил Аркаша.
– Уверена, вы стоите немало, – согласилась Анита, – но мне пора, а то Пер рассердится.
– Вы прекрасно танцуете, – ободрил её напоследок Аркаша, – почти как я. Мы хорошо смотримся и вообще идеально подходим друг другу.
Он вернул Аниту Перу и мило извинился за несанкционированное похищение. Загадку её фигуры в этот вечер он разгадать ещё не успел, но сделал длинный шаг, даже прыжок, в правильном направлении.
Возвратившись к американцам, он заметил, как Хэм что-то быстро записывает на салфетке.
– Пиши-пиши, Эрни, – подбодрил его Аркаша, – вот она тебе – моя жизнь, во всей её красоте и омерзительности.
Вначале смутная и противоречивая, информация о разрушении Герники вскоре стала подтверждаться из разных источников. Приказ о бомбардировке городка германским легионом «Кондор»12 исходил из штаба генерала Эмилио Молы13, руководившего мятежом тридцать шестого года, а теперь уничтожавшего Страну Басков с маниакальностью вполне генеральской.
Пышный, как его женщины, и роскошный, как его девушки, Мадрид забурлил. Митинги возникали и сами по себе, и не сами по себе. На одном из митингов уговорили выступить Аркашу. Недолго поломавшись, он залез на бронемашину перед королевским дворцом, поднял руки-крылья и в многоцветье толпы увидел Аниту. Анита стояла в первых рядах и глядела на Аркашу, как ему показалось, не скрывая насмешки.
– Гений и злодейство – две вещи несовместные! – рявкнул Аркаша, почти раскрывая ради Аниты своё инкогнито. – Злодейство в Гернике ставит вопрос ребром: или я, или они – мы несовместны!
Он прикрыл на минуту глаза и через свои длинные ресницы провидел, как, подхваченные волнами взрывов, пронеслись над площадью и обратились в прах саблезубые кони, безутешные матери, искорёженные отцы. Толпа затихла на выдохе: каждому, настроенному на его волну, Аркаша телепатировал своё страшное видение, более убедительное, чем все газетные строки. Он выдержал паузу, не большую и не маленькую – достаточную для того, чтобы прониклись все, даже Анита.
– Я приговариваю Молу к смерти! – грозно заявил Аркаша, опустив кулак, и все