У крыльца стояла удобная лавка; сядешь на нее, прислонишься натруженной спиной к деревянным рейкам, вытянешь усталые ноги к резвящемуся огню – и хорошо. Суставы тупо ныли, в коленях нехорошо поскрипывало и похрустывало, но бабушка Ноя была довольна прожитым днем. Бочки наполнены, а кусок участка, где росла малина, очищен от мусора и приведен в благопристойный вид. Назавтра можно приниматься за ремонт веранды: снести в дом лишние инструменты, поправить брезент, закрывающий уличный вынос от ветра, залатать небольшую течь в листе шифера, треснувшем и прохудившемся за зиму, – подбить под лист свернутую вчетверо укрывную пленку, посадить на гвозди и дело с концом. Полвека на оборонном заводе – сколько трудов, сколько сил отдано, а ведь остались еще ясная мысль в голове и озорная привычка к работе в руках. Рано отдыхать. К лету выправим завалившийся на бок дровяник, приведем в порядок парники, а если соседи помогут, то и новую теплицу поставить можно – под помидоры. Будет повод опробовать невиданный сорт семян из Польши, редкий гостинец от Павла. Горит, шумит костер.
Но прошла минута, другая, пламя начало опадать. Ветки и мусор дают много света, да мало тепла; вот сверкают искры в небе, чиркают до самой крыши, до звезд, а вот и нет их, будто и не было, лишь угольки продолжают играть в калейдоскоп на красном кирпиче камина. Кровь из носа Сони хлестала потоком, когда Ноя с силой и внезапной злостью съездила дочери по лицу. Гулящая, пропащая девка никого не слушала, связалась с какими-то проходимцами – то ли челноками, то ли бывшими люберами, – а однажды заявилась домой пьяная, развязная и, по всему, на обе ноги беременная. Ноя ударила и тогда не жалела о своем гневе. Соня свалилась в проход между кухней и коридором, замычала, поползла в спальню. За дверью с портретом