– Пипец.
– Дальше самое веселое начинается. Я ни хера не одупляю – ладно, думаю, пойду спать, утро вечера мудренее. Дрыхну без задних ног. Открываю глаза: юбка на полу, бутылки раскиданы повсюду. Заглядываю к деду – а там пусто – прибрано и чисто, как будто ваще никто не живет. А я ведь четко помню, как они каждую ночь алко-дискотеку устраивали. Меня колотить начинает, грибы отпустили, в голове каша. Собираю манатки и сваливаю оттуда на хер. Веришь, нет, больше не возвращался, даже к дому подходить боюсь.
– Погоди, ты с девкой спал или нет?
– В том и засада, что я не знаю! Я когда потом над этим думал, мелькнула мысль, что деда не существует. Я и был дед.
– Жиза! – Семен закатил глаза, давясь от смеха. – Страх и ненависть в Хужире.
– Не то слово, блин.
Друзья вышли из машины и направились к Хобою; через десять минут они добрались до места, где Ольхон обрывался группой высоких, выгнутых полукругом скал. Гранитное основание острова вздымалось почти вертикально, оставляя воду далеко внизу. Вершина: широкий, утоптанный ногами бесчисленного турья и немного заваленный на одну сторону плац. Отсюда открывался вид на распахнутые настежь ворота озера.
Нет на Байкале более величественного зрелища, чем Хобойский мыс. Открытая вода окружает тебя с трех сторон, ты словно паришь над черно-синей гладью. Виден далекий гребень полуострова Святой нос, до которого не меньше сорока километров по прямой, но видно и дальше: искрящиеся на солнце, вечно-снежные шапки Баргузинского хребта; глубокие впадины заливов на бурятской стороне; ювелирные бугорки сказочных Ушканьих островов. И пронзительный ветер в лицо! Славное море, пели они, Священный Байкал. Сколько душ загубило, и сколько еще загубит. Осознание беспредельности тяготит разум. От вековой тьмы озерного дна до вакуума космоса – сотни километров разряженного воздуха и стылой бездны, где давление стирает в пыль все, что когда-то имело форму. Ты прикасаешься к тайне бытия – слишком великой, чтобы не разгадать, но даже и заглянуть в нее. Чуден Хобой – сакральный алтарь Байкала.
Но сегодня здесь было иначе. Семен стоял на самом краю обрыва, расставив ноги на ширине плеч, и видел, как все пространство вокруг мыса заволакивает туманная пелена. Давно пропал Святой нос и противоположный берег, уже скрылся Приморский хребет – обычно такой близкий и родной. Нежно-розовая дымка объяла подножье мыса; туман накатывал волнами, подобно прибою: откатился на секунду, а потом