– Мне ещё повезло с именем, – продолжила близняшка, – в отличие от сестры.
Ники вспыхнула, и краска скрыла россыпи веснушек на щеках. Дима перегнулся через стол, щурясь и уворачиваясь от солнечных зайчиков, просачивавшихся сквозь крону дерева, и возразил:
– Не слушай её. По-моему, Ники хорошо звучит.
– Да уж, – вздохнула девушка, не забыв затем кокетливо улыбнуться комплименту, – а Никитá ещё лучше. Приходится выкручиваться.
Лиза с трудом сдерживала нарастающий внутренний протест. «Гриша мог бы сначала спросить, хотим ли мы видеть его знакомых». Уже не в первый раз компания, сложившаяся в детстве, казалась ей клеткой, которую она переросла. Они гуляли вместе по инерции и даже не слишком нравились друг другу. Что ценит Лёша в Маше? Беспокоится ли Влад о Грише? Таких вопросов никто не задавал. На них не нашлось бы ответа. У каждого был один-два настоящих друга, на этом всё и держалось.
Гулять компанией, несомненно, было веселее, чем по двое: можно устроить пикник или поиграть в настолки. Проблемы возникали, когда кто-то приводил новеньких, как сейчас. Круг общения расширялся, и ни у кого из «старичков» не было права вето, чтобы этому помешать.
«С другой стороны, – продолжила размышлять она, – признайся, проблема не в сёстрах, а в неумении делиться. Ты хочешь любви даже от тех, кого не любишь сама. Когда рядом парни, ты и с Машей пытаешься конкурировать». Лиза окинула близняшек долгим взглядом: «Проходи знакомство с глазу на глаз, ты бы сочла их милыми».
Пошарив в кармане, она вытащила сложенную в восьмеринку распечатку, надеясь, что легенда поможет переломить ход беседы.
Все непосвящённые, пересев на одну скамейку, занялись чтением, пока Лиза с Лёшей наблюдали за выражениями их лиц. Парни, озадаченные на вид, добрались до конца первыми, близняшки ещё с полминуты сидели, уставившись в листок.
– У вас тут общество любителей истории? – спросила Ники; по её лицу, как трещина, пробежала ироничная улыбка.
Лиза ощетинилась.
– Нет, это важно!
Она вызвалась пересказать вчерашний вечер.
Чем дольше Лиза смотрела в две пары зелёных, насмешливых глаз, тем больше привирала. Она говорила долго и детально, для внушительности. Краски сгущались: каждый шорох, отблеск луны, запах превращался в символ чего-то большего. И что хуже всего – трое за столом знали, как далёк её рассказ от действительности.
Под конец Лиза начала запинаться, боясь, как бы кто-то из троих не разоблачил её преувеличений, пусть и по-дружески. Тогда она, жалкая врушка, совсем потеряется на фоне сестёр.
Но никто не вмешался. Напротив, Лёша подхватил