Нет, он не был в восторге от того, что произошло. Казалось, он искал во мне какое-то утешение, но так и не нашёл. Между слов обронил, что у него ничего нет, даже дома. Что-то другое более серьёзное, чем наши отношения угнетало его. Но я не могла понять, что именно.
– Теперь ты будешь думать обо мне плохо?
Зачем я задала этот глупый вопрос? Кто в таких случаях говорит правду? Вот и он ответил:
– Ну что ты, конечно, нет.
Начал курить. Потом за столом, почти в полной темноте что-то написал на клочке бумаги, поднес его к свече, прочитал и протянул мне:
– Это – слова из песни.
Я посмотрела и положила в карман.
«Κι αν είσαι θάλασσα εγώ σ αγκάλιασα»…. Если ты море, я тебя обнимал… Слова из шлягера того лета. Утром я нашла полный текст песни в Интернете и уже не могла слушать её со спокойным сердцем.
Наверное, я знала, что больше мы не увидимся. Наверное, я знала, что больше не будет никаких сообщений. Хотя, что я хотела? По-моему, он был честен. Как-то, когда он ещё настойчиво требовал свидания, то написал:
«Приходи, прошу тебя, хотя бы один раз!» «И что потом?» – спросила я. «Пафос», – ответил он
Страсть, пафос по-гречески. Страсть… Я задумалась. Получалась какая-то нелепость. Страсть должна иметь продолжение, ей нужны новые и новые ощущения. Тогда почему «один раз»? И вдруг меня осенило. Я схватила словарик, стала его бешено листать в поисках нужного слова. Ну, конечно! Пафос – это не только страсть, это – страдание! Страдание! Вот, что он имел в виду. Но зачем? Я пыталась найти ответ, но то, что его не было в моей голове, это точно. Гуляя по Интернету я наткнулась на подстрочее к названию книги одного известного писателя: «Боль неизбежна. Страдание – личный выбор каждого». Ничего, что эта была мантра марафонца. Разве наша жизнь не марафон? Так вот, возможно только я тешила и лелеяла свою страсть, носилась с нею, как некоторые носятся с любимой болячкой, подпитывала её мыслями и сводящими с ума греческими песнями, а он в это время решил просто продолжить свой путь. С семьёй, с детьми, с рыбалкой. Мне не было места в списке его желаний, да и быть не могло.
День отъезда был также прекрасен, как и все остальные. Проснувшись, я выглянула в небольшое оконце, обрамлённое синей рамой, и со словами: «Ой! А тут кораблик!» выскочила на террасу. Пристань за краем кальдеры, вылизанной ветрами и омытой дождём, рассмотреть было невозможно и казалось, что белоснежный лайнер на моих глазах вот-вот врежется в утёс. Над этой громадиной ещё не прилепились белые домики и церкви с голубыми куполами, поэтому парочка орлов, сорвавшись с отвесной площадки, свободно и легко кружилась над водой, играя в первых лучах восходящего солнца. В плавных, игривых движениях птиц угадывался вечный танец любви.
«Да, я не могу проститься с тобой. Но я могу проститься с морем», – думала я и пошла к берегу, туда, где мы встретились впервые.