Когда мне было четыре, мама привела в дом огромного мужчину. Он был некрасивый, широкоплечий с хулиганской улыбкой от щеки к щеке. От него не пахло добротой. Он оставался у мамы на ночь, чтобы потом бросить ее на кровать и начать желаемое, а мама не понимала, что с ней происходило. Когда однажды он пришел, и мама зашла ненадолго в душ, это существо открыло дверь в комнату, где сидел маленький ребенок, мирно играя в куклы под одеялом. Он меня нашел. Разом он навалился на меня тогда, как я помню это сейчас, и начал стягивать с меня одеяло, зажав руками мои ручки, ножки так, что на них стали появляться синяки. Я закричала от страха, и с секунды на секунду над ним пролетела мама, сбив его с меня. Она кричала, не то от страха, не то от злости, пытаясь его посильнее ударить всем, что попадется под руку. Она могла убить его в состоянии аффекта, но не сделала этого. Незнакомец убежал, сверкая пятками, и больше я его не видела. А мама, закрывшая дверь наглухо, повернулась тогда ко мне и приказала мне живо спать. А у самой была огромная гематома на голове, кровь, а в результате всего сотрясение мозга… В ту ночь она на меня не злилась. Она пришла в себя и ночью, думая, что я заснула, она разрешила себе заплакать. Я помнила этот день до мелочей. Она сидела и искренне плакала, прижав колени к груди. Она вновь была собой, но совсем ненадолго, ведь зависимость от дурманящих ее наркотиков было не вылечить. Только сейчас, в свои шестнадцать, я целиком и полностью понимаю, насколько трезва была ее голова в тот момент, когда она меня спасла…
И вот, теперь я нахожусь в больнице, где она лежит. Казалось бы, только утром отец сказал, что идет на работу, а оказалось, все это время он был здесь, рядом с ней. Он был рядом с ней, если в какой-то момент настанет секунда прощания.
– Я думала, ты на работе… – прошептала я так, чтобы он услышал. Папа со стыдом смотрел в пол и думал, что мне сказать. Он целиком и полностью был сейчас погружен в мысли о жене.
– Я должен был приехать к ней.
– Как она?…
– Плохо. Но… маленький прогресс есть.
– А… – я, колеблясь, посмотрела ему в глаза и промычала под нос:
– Можно я…? Можно мне ее увидеть?…
– Не нужно. – он с тяжестью на сердце на меня смотрел. – Она не помнит тебя. Да и выглядит ужасно…
– Но… она, все же, моя мама.
Отец сунул руки по карманам и опустил голову. Он не мог препятствовать своей взрослой дочери:
– Как хочешь. Но я был бы не очень рад, если бы ты сделала это.
– Покажешь мне ее палату?
– Конечно, – он взял меня за руку, на минуту задумавшись о правильном выборе, потом мы медленно пошли к маме.
Я боюсь.
МАРКУС:
Ко мне подключили капельницу. Я лежал, игнорируя всех вокруг, и смотрел в окно. Ситуация была безвыходная.
– Что с кардиограммой? – Робертио мешался у плеча доктора, с любопытством