Да, это верно.
Здесь творится черт знает что. Ад кромешный! Изнуряющий, испепеляющий ад!
И это постоянное чувство голода. В ушах стоит такой звон, словно тебя ударили по голове молотком. Все вокруг кажется нереальным. Образы людей, с которыми ты разговариваешь, то исчезают, то появляются снова.
Ты уже не ощущаешь своего тела, когда вот так сидишь и ждешь. Этот унтер-офицер своим пронзительным свистком сведет меня с ума! Пять человек на уборку двора!
Четыре человека носить воду!
Строиться для проверки на вшивость!
Если бы можно было хоть час полежать спокойно!
– Этот цирк становится с каждым днем все хуже! Когда-нибудь мои нервы не выдержат!
– Самое лучшее, если ты прикинешься больным! – говорит Вольфганг.
– Но как?
– Послушай меня! – говорит Вольфганг, изучавший когда-то медицину. – У тебя боли. Всегда, когда ты поешь. За час до еды и через час после еды у тебя появляются рези. На два пальца ниже ребер у тебя колики в животе. Они отдают в поясницу.
– И из-за этого они посчитают меня больным? – сомневаюсь я.
– Благодаря этому мой двоюродный брат избежал призыва на фронт. А немецкие штабные врачи – это тебе не фунт изюму. Здесь это наверняка пройдет. При известных условиях ты должен добиться, чтобы тебе сделали промывание желудка.
Я чувствую угрызения совести, когда женщина-врач делает свой утренний обход. Между прочим, она дочь генерала царской армии. Седые волосы. Серые глаза, в которых застыла мировая скорбь.
За ней следует целая свита, когда она по утрам обходит бараки.
– Что с тобой еще случилось? – спрашивает меня толстый санитар, когда они подходят к моим нарам. Он делает вид, как будто я уже не раз обращался к нему. Ну и цирк!
– У меня болит живот! – Я немного приподнимаюсь на своем ложе.
– Лежите, лежите! – говорит врач.
– Здесь больно? – Прохладная ладонь ощупывает мой живот. Узкая женская ладонь. Мне внезапно приходит в голову, что это же контрреволюционная ладонь. Но усилием воли я заставляю себя сосредоточиться на том участке живота, который находится на два сантиметра ниже ребер.
– Врач спрашивает тебя, появляются ли рези после приема какой-то особой пищи! – переводит Ферман.
– Собственно говоря, всегда. Но особенно после картошки и брюквы.
После всего, что растет в земле, инструктировал меня Вольфганг. В том углу, где я лежу, довольно темно. Никто не видит выражения моих глаз.
Женщина-врач обращается по-русски к санитару.
– Какой у него стул?
– Со слизью! – поспешно говорит толстый санитар-недоучка.
«Лучше я помогу ему, – видимо, думает он. – Как знать, может быть, этот Бон мне еще пригодится».
Около моих нар собирается все больше народу.
– Собственно говоря, стул бывает не совсем чтобы со слизью! – Мне неприятно, что приходится поправлять толстого санитара, который так хотел помочь