– Ты можешь спокойно облизать его! – великодушно кричат они.
Каждый получает полную до краев столовую ложку свиного сала. У одного из нас нашлась даже настоящая металлическая ложка. Он дает ее мне, чтобы я разделил сало, и ожидает, что на ней останется еще хоть немножко сала, когда я говорю ему:
– Возвращаю с благодарностью!
– Ну а где же двенадцатый человек? Или у нас осталась лишняя ложка сала? Следите за тем, чтобы в темноте никто не получил лишнюю порцию! – предупреждаю я своих попутчиков.
– Дружище, вставай! – Они толкают в бок двенадцатого.
Тот тоже получает свою ложку свиного сала.
Ферман, балтиец, уже потушил свой огарок свечи. Но пальцем я нащупываю на дне банки еще немного сала. Почти две столовые ложки. У меня на мгновение перехватывает горло. Но я откашливаюсь:
– Послушайте. Мне еще раз нужна ложка. Каждый из вас получит еще немножко добавки!
После этого у всех отличное настроение, и прежде всего у меня.
Я прислоняюсь спиной к подрагивающей стенке вагона и радуюсь, что они выбрали именно меня.
Как же будет на новом месте, куда мы скоро приедем? Неужели нас везут в большой госпиталь для военнопленных? Уже этой ночью мы должны быть на месте. Говорят, что госпиталь находится в четырех километрах от вокзала. Нам предстоит долгий марш!
Только бы не было дождя!
Сначала нас отправят в баню.
Может быть, потом мы получим по кружке чаю?
Но всегда все происходит не так, как ты себе это представляешь. И никогда нельзя ничего придумывать заранее.
Когда поздно ночью мы долго простояли на какой-то станции, конвоиры, наконец, распахнули запертую дверь нашего вагона. Внутрь ворвались потоки дождя и дым паровозов. Было промозгло и холодно, и мы сразу поняли, что от этой ночи не следует ждать ничего хорошего.
Сколько же продолжается эта перекличка?
Пять минут! Мы уже промокли до нитки.
– Вместе с двумя мертвецами будет шестьдесят четыре! И когда только эти русские научатся считать!!
Потом, спотыкаясь о рельсы, колонна военнопленных направляется к полуразрушенному зданию вокзала. Некоторые из пленных бредут босиком.
Дождь сменяется мокрым снегом. Сквозь густой туман тускло мерцают красные огни светофоров.
У некоторых из нас под жесткими русскими шинелями нет ничего, кроме коротких русских гимнастерок и влажных кальсон, которые мы получили из прачечной после бани.
Неужели нам придется всю ночь сидеть на корточках в зале ожидания и мерзнуть?
В зале ожидания?
Да нет, мы будем стоять на улице.
В течение двух часов под дождем в конце апреля. На железнодорожной станции под названием Осташков.
Мы стучим зубами от холода и от ярости.
– Если бы я мог только говорить по-русски! – настойчиво уговаривает кто-то прибалта. – Я бы поговорил с конвоиром! Я бы обратился к начальнику станции!
Струйки дождя затекают в мои стоптанные, перепачканные