В больнице руку сфотографировали в рентгеновском аппарате, сделали заключение: «В локтевой кости серьёзная трещина». В операционной промыли рану, почистили кость и зашили рваную кожу, бодро пообещав: «До свадьбы заживёт!»
Первым в палату к Игорю пришёл Лёшка. Ссутулившись, он протиснулся в белую дверь, как-то виновато улыбнулся своим хитрым скуластым лицом и сказал: «Из-за меня всё… Не повезло, чёрт возьми!» Помолчал, насупившись, и громко на всю палату: «Ты знаешь – мы вчера выиграли гонку! Вот здорово!» И он стал рассказывать про секунды, очки, про сошедших с дистанции, про все те боевые детали, из которых складывается смысл спорта.
И пыль от древних хартий отряхнув…
Сие написано в 1958 году. Так давно, а не остыло – жар молодого сердца нет-нет да пыхнет!
Село Рябово Вятской губернии. Середина XIX века. Сын священника Витя Васнецов в «работной» избе сидит на коленях старухи-стряпухи. Потрескивает лучина, горьковатый дымок тянется по каморке; течёт и течёт мерный речитатив:
Из того ли из города Мурома,
Из того села да Карачарова
Выезжал удаленький дородный добрый молодец…
Долог зимний вечер, и долга старинушка. Слушает мальчик – и хоть не в первый раз, а рад слушать ещё и ещё. Видит он богатырского коня Ильи Муромца.
Конь перемахивает с холма на холм, через леса, реки и озёра. Видит, как летит калёная стрела Ильи в страшное чудище – Соловья-разбойника, и как, пристегнув ослеплённого, окровавленного врага ко стремени, степенно выезжает Илья в чисто поле.
Витя знает это чистое поле. Ведь оно совсем рядом. Если встать, подойти к окошку, подышать, протаить глазок, то под серебряным сиянием месяца увидишь просторное поле, далёкие холмы – засыпанные по пояс снегом ёлки, бегущие нестройными рядами то выше, то ниже, к далёкому, тёмному, таинственному, сказочному лесу.
Из детских, замешанных на фантазии сказочных впечатлений, вырастает громадная любовь на всю жизнь к миру народного эпоса, к преданьям старины. Сквозь глубь веков различал Виктор Михайлович Васнецов величавую красоту ратных подвигов, свершений русских богатырей, чистоту помыслов далёких предков. Поэтому, когда на собраниях художественного кружка Репина и Антокольского в Петербурге читал былины Иван Тимофеевич Савенков, загорались молчаливым восторгом глаза воспитанника Петербургской академии художеств Виктора Васнецова, а медлительный окающий речитатив Савенкова уносил его на необъятные просторы России. Холодный, неприютный Петербург, сумеречно