Я слушал ее и не понимал, за что же такой красивой и одаренной девушке такая доля? Какой же подлый человек попался ей в шестнадцать лет… Я ее не торопил. Она глядела то в пол, то в стену позади меня, сидящего напротив нее, морщила тонкие черные брови и продолжала рассказ:
– Тот месяц был ужасен. Когда я пришла домой после «радостного» известия, я заплакала. Лицом в подушку, разумеется, чтобы никто из соседей не слышал. К кому мне было идти с этой бедой? Может быть, час я так пролежала, а может быть, и два. Отец был на работе. Я открыла его шкафчик с самокрутками и взяла одну из большой коллекции. До того момента я ни разу ни курила, но тогда поняла, что если я не пойду на такие меры, мне больше не на что будет отвлечься. Я подожгла самокрутку спичками и затянулась. Для моих легких это было слишком резким ударом, поэтому я долго прокашливалась, но, войдя во вкус, я выкурила целую папиросу, запив ее гаванским ромом, взятым у отца. Алкоголь быстро на меня подействовал и я не нашла ничего лучше, чем лечь спать. Мне, несмотря на выпитое, снились в ту ночь встречи с Жаном. Хотелось пойти и встать под душ, чтобы с мыть с себя всю эту энергетическую грязь. Проснувшись утром, я долго притворялась спящей, благо был выходной. А на самом деле я думала о том, что ждет моего ребенка. Да, уже только моего. Отец бы принял, он человек добродушный, но чему бы я научила ребенка, в свои юные годы, сама толком ничего не умея? Неужели его ждет жизнь в нищете коммуналок? И он мне будет напоминать Жана всю жизнь? Но ведь если я избавлюсь от ребенка, я поставлю врача в известность. В госпитале меня увидят люди и новость облетит город быстрее ветра. И как же потом жить с ярлыком? К тому же такой грех будет очень трудно замолить. Или поставить отца в известность, честно признавшись, что вот так получилось… Отец