– Правильно относишься, – одобрил я, – в таверне больше казусов не было?
– У всех ума хватает только подумать, что я молодая и о жизни ничего не знаю. Но никто не знает мой путь, – вздохнула она
Я понял, что нужно вести себя осторожно. Если она захочет рассказать, она расскажет. Может быть, я смогу ей помочь…
– Если не трудно, можешь рассказать. Если не хочешь – я не настаиваю. Может быть, что-то можно исправить? – поинтересовался я.
Она поставила пирог на стол, разрезала его и начала рассказ. Местами она печалилась, местами она злилась. Падре в костёле такого точно не расскажешь. Она сидела на такой же ободранной табуретке возле меня и глядела в пол. Солнце брезжило в полуоткрытые окна и свет играл на ее черных волосах.
– Я его встретила в шестнадцать лет. За два года до этого умерла моя мать от сердечного приступа. Я – вылитая она. Мать была очень интересной и начитанной женщиной. И как она могла заинтересоваться таким пролетарием, как мой отец? После событий с тем человеком я дала себе слово, что обману эту генетику, во что бы то мне ни стало. Да кто он был? Матрос, в самом деле… Корабль их флотилии стоял в нашем порту около четырех месяцев. Матросы периодически гуляли по острову. Я, в отличие от многих девушек, не сходила с ума при виде военной формы. Но эти двое сами со мной познакомились. То ли время спросили, то ли дорогу… Оба потомки выходцев из Африки, северной и центральной. Они оба были около двух метров ростом, на них все заглядывались… Беседовали оба так непринужденно, раскованно, располагающе, как и наши островитяне. Только они меня замечали на улице, сразу же подходили ко мне и я ходила с ними по городу, как с личной охраной. Сколько же девушек бросали завистливые взгляды на нас… В один день Самир отлучился, а Жан остался со мной наедине и начал расспрашивать нравится ли мне Самир и так далее, ведь я веду себя с обеими парнями как с друзьями, особой симпатии ни к кому не проявляю. В ответ я лишь улыбнулась Жану и поцеловала его в щеку, сказала, что лишь он мне нравится и больше никто. У него сразу же загорелись глаза, он обнял меня, очередной раз повторил, что я красивая, и мы сидели так до самых сумерек, пока не пришла ему пора идти на корабль. Мне не хотелось его отпускать, он не отрывал от меня глаз, будто ребенок от чего-то яркого и запоминающегося, улыбался мне, – она подняла на меня глаза и в них отразилась боль, – я с детства ходила в костёл. Ни мать, ни отец на этом никоим образом не настаивали, богослужение происходило по моей воле. Помнится, лет в двенадцать я даже хотела стать монахиней и оставить мирскую жизнь навсегда, но после я раздумала, поняв, что аскетичная жизнь – не мой удел. Но разве сейчас я не являюсь аскетом? Он был моей первой любовью. Люблю ли я его сейчас? Пожалуй, люблю, ненавидя. Я люблю только того Жана в первый месяц знакомства, а не того демона, которым он оказался в действительности. Втереться в доверие