Волчонок. М. Скирская

для большинства сограждан. Здесь непозволительно было ходить в чём попало и как попало: чуть ли не голыми, в тапочках на босу ногу или босиком и в той небрежной домашней одежде, какая была принята почти во всех советских семьях, то есть майка и трусы или растянутые и обвисшие тренировочные штаны у мужчин, невзрачный халатик, пижама или ночная рубашка у женщин, или же любая повседневная, даже рваная и поношенная одежда, в которой на улицу выйти было бы неприлично, но которой перед своими домашними, где все свои, почему-то не стыдились. Немыслимо было схватить со стола свою тарелку с едой и таскать её по всей квартире, удобно усевшись на полу перед телевизором или за своим письменным столом, делая одновременно домашние уроки или же читая книгу, от которой не можешь оторваться. Завтрак, обед и ужин начинались в строго определённое время, и опаздывать к столу было нельзя. За столом все сидели по старшинству, и за каждым было закреплено своё место, рассаживаться хаотично и как попало не дозволялось. Во главе стола сидел Константин Витальевич, по правую от него руку Ольга Станиславовна, по левую руку – Олег, далее Коля и Жанна напротив друг друга, и самая последняя в конце стола – Саша.

      Появление в столовой для Саши было самым тяжёлым и мучительным испытанием. Вытянутый овальный стол, обитые бардовым бархатом стулья с высокой спинкой, белоснежная, узорная, словно покрытая инеем скатерть с кружевным оплётом по краю, льняные салфетки с ажурной вышивкой «ришелье», серебряные столовые приборы с непривычно тяжёлой рукояткой, тёмно-вишнёвая фарфоровая посуда с расписными золочёными узорами и цветами – вся эта изысканная сервировка и официально-строгая застольная церемония вызывала у Саши жуткое ощущение, что она попала на какой-то торжественный приём, и эта торжественность постоянно держала её в напряжении. Саша сидела, низко сгорбившись над своей тарелкой, поджимала пальцы ног и нервно потирала друг о дружку сандаликами, боясь каким-нибудь неловким движением привлечь к себе внимание, особенно боялась поперхнуться и подавится.

      – О, господи! – почти вскрикивала наблюдавшая за Сашей Ольга Станиславовна и с ядовитой ненавистью делала ей замечания: – Не стучи ложкой и не чавкай, не в свинарнике. Чему только мать тебя учила? Сядь прямо, убери локти со стола, возьми вилку правильно, деревенщина.

      Саша испуганно съеживалась, надолго замирала, напряжено сквозь наплывавшие слёзы разглядывала узоры инея на скатерти и уже не знала, что делать, чтобы не вызывать недовольство Ольги Станиславовны. Девочка тихо, почти не жуя, сглатывала пищу, уже не чувствуя её вкуса (потом даже не могла вспомнить какие блюда ела), каждое движение ей давалось с трудом, она боялась поднять голову и наткнутся на чей-нибудь жалящий взгляд, особенно боялась встретить взгляд Ольги Станиславовны, полного презрения и брезгливости. Зачастую Саша, что-нибудь быстро проглотив и утолив первоначальный голод, спешила уйти из столовой, не дожидаясь подачи второго блюда.