В конторе пахло потом и табачным дымом. Воздух был тяжелым и душным, если он вообще был. Тусклый свет старой лампочки накаливания, висевшей в центре потолка, наверное, ещё со времён СССР, не хотел распространяться дальше папиной будки, и разглядеть вошедшую девушку – первого посетителя за последние часа четыре – было проблематично.
Папа устало поворошил какие-то бумажки у себя на столе, достал что-то вроде заявления, механический карандаш, очки, тряхнул головой и наклонился к бумагам, готовясь писать.
– Особые приметы? – спросил папа и надавил на грифель карандаша.
– Очень-очень синие глаза.
Папа на секунду замер, положил карандаш, усмехнулся и поднял голову.
– Не, так не пойдет. Что значит "очень синие"? В нашем городе тысячи людей с синими глазами…
– А у него – очень синие!
– Да пусть даже и так. Мы не смотрим в глаза каждому найденному бесхозному ребенку, нужны более видимые приметы.
– Нет у него никаких примет, ребенок как ребенок. Только глаза – очень синие.
Девушка смотрела на полицейского с надеждой и беспокойством. Я только сейчас смог нормально разглядеть ее – норковая шуба, пуговицы которой девушка все время теребила, черные кожаные ботфорты, кремовый теплый свитер, шерстяные колготы. У посетительницы были мелированные волосы, а накрашена она была, как… даже, знаете, сравнить не с чем.
Тусклая лампочка осветила лицо девушки. Я увидел морщины (которые девушка, видимо, тщательно пыталась скрыть толстым слоем косметики) на лбу, на щеках, в уголках глаз и губ. Я только никак не мог понять, сколько ей лет – в застарелом свете лампы она смотрелась то, как недопенсионерка, а то – как совсем молоденькая девочка – моего возраста.
Папа сложил руки замком, положил на стол. Опустил голову, шумно выдохнул, опять поднял.
– Так, – папа опять усмехнулся и поправил очки, – Давайте попробуем сначала.
– Давайте, – девушка с готовностью кивнула, взяла стул, стоявший рядом с моим и приставила к папиному столу.
– Какие у вашего ребенка особые приметы?
– Да нету у него никаких особых примет! – девушка вскочила, ее голос сорвался; она еле сдерживала слезы, а я – смех, – Я же вам сказала, у него очень синие глаза, что непонятного?!
Девушка разрыдалась и опять села на стул.
Папа шумно выдохнул, подпер голову рукой и умоляюще посмотрел на меня.
Я нехотя встал, подошёл к кулеру, налил воды и резко поставил перед девушкой, так, что вода расплескалась и пролилась на стол.
Девушка отпила немного и агрессивно отодвинула стакан.
– Вы поймите, вы как только увидите его, сразу… сразу поймёте, что это именно он, – девушка активно жестикулировала, – Таких глаз ни у кого больше нет.
Девушка опустила голову. Мне стало ее очень жаль.
Папа что-то быстро записал в заявлении.
– Так, ладно, проехали, – сказал он девушке, – Мальчик?
Девушка подняла голову и удивиленно посмотрела на полицейского.
– В смысле – мальчик?
– Ну, какой пол ребенка? – папа говорил очень раздраженно.
Девушка задумалась.
– Ну Господи, о чем вы думаете, а? – сорвался уже папа, – У меня рабочий день кончится через 15 минут, а вы тут…
– Я не помню, – медленно сказала девушка.
Папа, не двигаясь, посмотрел в глаза девушке.
– Что значит – не помните? Вы хотите сказать, – папа нервно засмеялся, – вы хотите сказать, что не помните пол своего ребенка?
– А что тут удивительного? Неужели это так важно?
Папа, видимо, не знал, что ответить, и просто продолжил "допрос", укоризненно покачав головой.
– На какое имя сможет откликнуться?
– Кажется, Яна, – неуверенно ответила девушка.
– Что значит "кажется"?! – папа уже кричал, – Вы что, и имя своего ребенка не помните?
– А это тоже неважно, – девушка очень по-доброму улыбнулась. Кажется, я никогда раньше не видел такой улыбки.
Папа прижал руки к лицу.
Потом убрал их и немного помассировал лоб. Пошел и выпил воды. Сказал что-то по рации.
Девушка терпеливо ждала. Она встала, вернула стул на место, и начала ходить по конторе, не отрывая взгляда от полицейского.
– Лучше обратитесь в психиатрическую больницу, – сказал наконец папа, – Там вам с вашими показаниями помогут больше.
Девушка горько усмехнулась, повернулась и направилась к двери. Протянула руку, чтобы открыть, и вдруг остановилась и обернулась. Посмотрела на меня. Потом на полицейского.
– Опять вы забываете о главном, – сказала она и ушла.
Папа опять сказал