и такие туманы в башках на Руси,
растуманы,
что не правы все сразу
и все виноваты во всем.
Мы в туманах таких
по колено в крови набродились.
Хватит, Боже, наказывать нас.
Ты нас лучше прости,
пожалей.
Неужели мы вымерли?
Или еще не родились?
Мы рождаемся снова,
а снова рождаться – еще тяжелей.
«Отказные бабушки»
В больницах после долгой барщины
дни доживают без родни
России «отказные бабушки»,
больным-больны, одним-одни.
Им прятать в жизни, право, нечего,
обжив казенную избу,
да вот припрятывают свечечки
для пальцев собственных в гробу.
Да только тумбочки их личные
в себе таят, не запершись,
рушник и мыло земляничное,
рубаху, чистую, как жизнь.
И смоет все морщины, оспины
всевозвышающим концом,
когда предстанут перед Господом
их души с девичьим лицом.
А внуки где-то депутатствуют,
и дипломатствуют, и пьют,
сбежав от бабок святотатственно
в такой палаческий уют.
Но вдруг, как Божье наказание,
с подъятым старческим перстом,
прорвется в Кремль или в Танзанию
их бабушек предсмертный стон?
Так чья в том, внученьки, вина,
что, певшая нам «баю-баюшки»,
Россия – отказная бабушка
больным-больна, одним-одна?
История эта рассказана моей женой Машей, работавшей в то время в Кунцевской больнице.
Подневольная вольная русская пресса
И. Ришиной
Подневольная вольная русская пресса
крепостная актриса была —
не принцесса,
но умела играть и в навязанной пьесе
так, что даже не снилось и западной прессе.
Подневольная вольная русская пресса,
словно Пушкин, была на прицеле Дантеса,
но Дантеса,
размноженного на сотни,
не из Франции,
а из родной подворотни.
Принимать по-палачески роды дерзнула
повивальная бабка свободы —
цензура,
доказав нам тюремной черняшкой —
не сдобой,
что свобода воспитывается несвободой.
Главный