А еще у меня на рабочем столе лежат папины наручные часы, которые он носил в последние годы своей жизни. У них короткий завод, хватает примерно на сутки. Ой, сейчас я взял их в руки, и секундная стрелка прошла половину циферблата. В основном они лежат без дела, стоят. Крайне редко я завожу их, они оживают, прикладываю часы к уху, пытаюсь вслушаться в тиканье механизмов, но ничего не слышу. Я словно в папино сердце вслушиваюсь, а оно молчит. Ремешок на часах скреплен медной проволокой. Внутренняя сторона ремешка засалена от пота и кожных выделений. На ней ДНК папы. Часы редко, но оживают, повинуясь моей воле и моему механическому воздействию. А папа оживает только в моей памяти, больше нигде.
Все внимание, которое мы не додали папе, мы теперь направили на маму. Она даже, я вижу, утомилась от нашего к ней внимания. Да, мы беспокоимся за маму. И еще мы словно компенсируем потерю папы. В общем, маме достается от переизбытка нашей запоздалой любви и заботы.
26.09.2018
О том, о чем я сейчас напишу, я стал размышлять много позже после смерти отца. При жизни я видел все это, но визуальная картинка не способствовала мыслительной деятельности, в тот момент я думал о другом.
Отец стал сохнуть, худеть. Его глаза впали, скулы обострились, взгляд стал пронзительней и безумней. Он смотрел на меня с жалостью и страданием, но ничего не говорил, словно боялся ранить, или считал, что мне не нужно знать то, что он мог бы сказать.
В марте нынешнего года я несколько раз встречал его на улице, когда направлялся на остановку, следуя на работу. Мы сталкивались взглядами и молча расходились, не проявляя никаких эмоций, словно незнакомые люди. Отец действительно стал похож на чужого мужика, череп все отчетливей проглядывал сквозь лицо. Где-то на задворках памяти крутилось понимание, что отцу осталось совсем немного, что это ненормально, когда человек так выглядит. Но мысль эта не развивалась, я ничего не предпринимал.
Дома, в отличие от улицы, я не мог рассмотреть отца. Квартира тесная, с трудом расходишься друг с другом на кухне или в коридоре. А в комнату к родителям я не заходил, там и без меня уже не было места.
Отец высокий, выше меня, ходил по дому в трико и в рубашке с короткими рукавами, шаркал по полу ногами в тапочках. Ну, просто фигура проходит рядом в тесном коридоре, где там чего разглядишь?
Он часто вставал ночью в туалет. Несколько раз падал в коридоре. Мама вставала, поднимала его. Утром все было, как ни в чем не бывало.
В прошлом году осенью я в октябре проболел полтора месяца, тяжелая форма простуды. Мама как раз на месяц уехала к сестрам в Лукьяновку. А в совместной квартире раз один болеет, то и все остальные тоже от него заражаются. Папа тяжело кашлял, категорически не хотел принимать никакие лекарства, уговоры не действовали.
Перед смертью он тоже в последние дни и недели кашлял. Врач Борис Скотневский потом рассказал, что происходило