намазала, она по мне лазает, как по пальме, обезьянка маленькая. Потом я заманиваю ее (ну, или загоняю, если уже сил у меня нет сегодня быть дипломатом) в кроватку. И начинается концерт по заявкам радиослушателей. Укачиваю ее и час, и два, и три, ну, сама виновата, так ее приучила, чтобы она не орала, ведь у нее после рождения начиналась уже грыжа пупочная, мы быстро ее вылечили пятью копейками, приклеивали пластырем 5 копеек больших СССР на пупочек, и все быстро у нее прошло, но у меня остался страх, что от плача снова у нее грыжа вылезет, поэтому я ее укачивала до 8 месяцев точно. Потом она еще ночью просыпалась постоянно, два-три раза, снова приходилось ее укачивать, Сережа тогда ушел спать в другую комнату, потому что ему на работу рано. А я однажды ночью плюнула на это дело, не стала Машу укачивать, лежала, не вставая. И она орала до 4 утра, не переставая, потом начала делать перерывы по 15 мину, и так до 6 утра, а потом она уснула. И после этого стала засыпать сама, и я горя не знала почти год. А потом Ирка, Мишина сожительница, воспитатель детского сада, сказала, что, если ребенок просит, его надо укачивать, а то у него осадок останется на всю жизнь. И я, как дурочка, не желая оставлять осадок у своего ребенка, снова начала ее качать, если она плакала и не засыпала. И снова понеслось. Доча просекла, что можно попросить, и мама покачает. В результате мы пришли к тому, что сейчас имеем. Вот так. И я бьюсь над этим просто без сил. Стоит мне отойти покушать или в туалет во время укачивания, начинается ор сразу, и никакие уговоры не действуют. Доходит даже до рвоты – Маня самоотверженно блюет в кровать, если мама не приходит. И нытье постоянное: как я без мамы Гааааали, как я буду без мамы Гаааали. И маме Гале даже в туалет теперь сложно сходить. Да уж. Хорошо хоть, что сейчас, ввиду моего интересного положения, мне и самой часто хочется полежать, и я кое-как Машу убалтываю, в ущерб готовке для мужа или стирке. Но, увы, иногда я срываюсь и кричу, мне надоедает нянькаться с дочей, и я ухожу на кухню, и тогда – привет, харчишки. Маша начинает ими хвалиться. Блевать, то есть, начинает.
Да, моя мама тоже часто на меня срывалась, когда мне было лет 6-9, и у меня начались панические атаки, как у моего папа, как у моего прадеда. Конечно, это не совсем капризы, как у Маши. И мама часто злилась на меня, если я, например, не давала ей пойти в деревне ночью гулять с тетками на речку, на меня сразу паника нападала – я без мамы – и я бежала за мамой под гору, орала на всю деревню. А мама меня хватала за руку, шлепала и волокла обратно в дом.
Смотрю на Машу, и вижу себя в детстве. У нее чисто мой характер. Упрямый, все делает наоборот, резкая, может треснуть чем-нибудь, капризничая. Хотя я, конечно, не дралась с родителями. Этого точно не было. А вот упрямство – это я на 100%, и дедушка Юра тоже. Но, в отличие от меня, Маша – девочка до мозга костей (хотя и я в детстве обожала наряжаться и красоваться, но я также любила машинки и лазать по деревьям, дразнила мальчишек и устраивала им каверзы). И у нее есть аналитические черты, как и у меня были с детства: она уже к двум годам могла сравнивать одежду на людях
