Колокол перестал звонить, руки разжались, мать принялась раскладывать нежные блины. В дверь тихонько постучали, и в комнату вошел маленький человечек в темной поношенной одежде. У него была согнутая спина, – то ли от тяжести прожитых лет, то ли от котомки, висевшей на плече; волосы были серебристо-седые; но темные блестящие глаза говорили о том, что в этом немощном теле живет неистребимо стойкий дух.
– Добрый вечер, господин, – смиренно произнес маленький человечек, – позвольте мне попросить у вас немного еды, потому что я умираю с голоду, и немного отдохнуть на вашем сеновале, поскольку я смертельно устал.
– Ты и в самом деле, – сердито сказал фермер, – принимаешь мой дом за харчевню для нищих? Если так, то мне жаль, что у тебя такое плохое зрение. Поищи в другом месте, потому что здесь ты не найдешь того, что спрашиваешь!
Карлик с удивлением посмотрел на хозяина дома, который, несмотря на гостеприимство, свойственное жителям страны, мог подобным образом гнать бедняка от своих дверей, но фермер не обратил внимания ни на его удивление, ни на умоляющий взгляд жены.
– Нет, жена, – резко произнес он, – на этот раз ты своего не добьешься. Я не стану распахивать двери своего дома перед нищими. Разве я не сделал тебе уступку насчет этого парня? С тебя хватит.
Ганс густо покраснел при этом намеке на его бедность, но когда маленький человек со вздохом развернулся и покинул негостеприимный дом, сочувствие к старику взяло верх над страхом перед хозяином; он схватил тарелку с блинами, большой кусок хлеба, только что данный ему женой фермера, и выбежал из комнаты.
– Что он собирается сделать? – сердито спросил фермер.
– Он делает то, что должны были сделать мы, – ответила его жена с кротким упреком на лице. – Он делит свою трапезу с беднягой.
– Да, да, – проворчал тот. – Птицы одного полета всегда сбиваются в стаи.
Старик, тем временем, устало плелся по двору, но едва подошел к воротам, как Ганс схватил его за руку.
– Возьми, добрый человек, – сказал он со смешанным чувством жалости и страха. – Это мой ужин. Иди сюда, присядь у колодца и поешь.
Старик внимательно посмотрел на мальчика.
– А что останется тебе, дитя мое, если ты отдашь мне свою долю?
– Ах, это не имеет значения, – равнодушно ответил Ганс, подводя карлика к каменной стене, окружавшей колодец. – Я не очень-то и голоден, а добрая жена фермера даст мне еще, если я ее попрошу.
Старик сел и начал есть, а Ганс с удовольствием наблюдал за ним. Вскоре тарелка опустела, и карлик с благодарностью поднялся, собираясь отправиться дальше и попытаться найти ночлег под более приветливым кровом.
Ганс проводил его до ворот и торопливо прошептал:
– Не думай плохо о фермере за то, что он тебе отказал; он не всегда так груб, но сегодня его сильно огорчили: его не переизбрали старостой