У меня вдруг не оказалось выбора. И я запел:
– Yesterday… – Я пел, уговаривая голосовые связки и ломающийся голос не предавать меня, – all my troubles seemed so far away…
Звучало не очень, но я не отступал, допел до конца, а потом еще немного помурлыкал себе под нос, прямо как Пол Маккартни в оригинальной версии.
Сперва в вестибюле было тихо – так тихо, как бывает разве что в летние каникулы, но потом все оживились, а несколько девочек даже захлопали. Собравшиеся вокруг Кеннета беспокойно переминались с ноги на ногу, я поднял глаза и посмотрел на Юлию. На лице ее сияла чудесная улыбка.
Все закончилось, мы двинулись дальше. Кровь бурлила от адреналина.
Мы уже дошли до двери, когда Кеннет окликнул меня:
– Э, Андерс, погоди-ка!
Я остановился, и взгляды всех вокруг вновь устремились на меня.
– У тебя там в Джордже буквы не хватает. Там в конце «е» должна быть.
А ведь он прав, понял я. Вот идиотизм-то. Как же я сам этого не понял? Уму непостижимо. Ведь Харрисона зовут не Георг, а Джордж. И он не норвежец. Такие вещи матерям полагается знать.
– Куртка еще не совсем дошита, – бросил я, зная, что мне никто не верит, и едва не захлебываясь от стыда за свое невежество.
Когда, вернувшись из школы, я зашел на кухню, мама просияла.
– Привет, Андерс. Я твое любимое блюдо приготовила, – по всему дому пахло котлетами.
– Отлично.
– Как всем твоя новая куртка?
– Они сказали: круто. Можно сказать, получилось удачно.
– Вот и чудесно!
Она погладила меня по щеке, но от ее прикосновения я почему-то разозлился. Пришлось мне поднапрячься, чтобы мама не заметила. Ей-то легко расхаживать по дому и слушать песенки битлов – ведь ничего доказывать всяким уродам ей не надо.
В ту ночь я порадовался, что нас, мальчиков, на уроках труда обучили управляться иголкой с нитками. Не возьмусь утверждать, что вышивка получилась как у мамы, но, когда я наконец потушил свет, Георг превратился в Джорджа.
– Гордитесь своими достижениями! Лично мне кажется, что все вы готовы сделать следующий шаг, – продолжал директор.
Когда мы вышли из дома, на термометре уже было больше двадцати градусов, окна в спортивном зале не открывались, поэтому вскоре там сделалось невыносимо. Даже учителя себе места не находили. Я взглянул на них. Каприно, Чёрвен, Грейпфрут и Чувачок. Почти у каждого имелась кличка, и каждый знал о ней, но в их присутствии мы никогда этими кличками не пользовались. Однако это в каком-то смысле уравнивало нас: они нам оценку, мы им кличку.
Я посмотрел на Сосиску. Он потел в самом углу в пиджаке. По словам Харальда, к Сосиске эта кличка приклеилась после того, как он принес на урок сосиску в термосе. А класс как раз писал сочинение. Только и всего. Положил в термос сосиску – и кличка готова. Отныне ты Сосиска, а уж если тебя разок так назвали, то теперь только так звать и будут. В последний