«Мои заботы часто хуже пытки…»
Мои заботы часто хуже пытки.
Как говорят, ни сердцу, ни уму.
А выход мал.
А устаю в избытке.
И недоволен часто потому,
спеша куда-то и решая что-то…
О, эти непокой и суета!..
Но отнимите у меня заботы –
и я – никто,
и жизнь моя – пуста.
«Ещё в молчании поля…»
Ещё в молчании поля.
Объяты сном и зверь, и птица…
Как ты беспомощна, Земля,
когда рассвет готов родиться!.
Тревожен
этот хрупкий миг –
когда степной, лесной, озёрный
твой умиротворённый лик
доступен так
любому взору.
Как беззащитна и нага
в ещё нетвёрдом
чистом свете!..
Не дай судьба тебе врага
в минуты бережные эти…
Московская земля
Моя почти равнинная страна,
с нерезким взлётом и паденьем плавным.
Как грузная спокойная волна
по медленным просторам величавым.
Когда я озабочен и устал,
излечит раны на душе и теле
не искромётный, из-под скал, фонтан,
а родничок, пульсирующий еле.
Над ним склонишься – боязно дышать.
Доверчиво лицо его и ломко.
Несуетная в нём живёт душа,
прозрачная душа – как у ребёнка…
Открытость
Города городили ограды.
Города от врага береглись.
А деревни стелились рядом.
На зелёных лужках паслись
Города возводили крепость.
Лили ядра. И рыли ров.
А деревни – сеяли репу.
Рыб ловили. Доили коров.
И когда кочевники мчали,
и пылила, вопя, орда –
их сначала деревни встречали,
а потом уже города.
И кидали красавиц на крупы.
А дома их сжигали дотла.
И лишь трубы печные да трупы
означали: деревня была…
Я вхожу в деревеньку, доверчив.
Никогда я здесь не бывал.
Но желает здоровья встречный,
будто с детства меня знавал…
Сколько лет надо мною не минет –
отовсюду меня позовёт
полудетская эта наивность
и святая открытость её.
И, не пряча хорошую зависть,
у околицы ей поклонюсь.
И не в ней ли понятней сказалась
незлобивая родина – Русь.
Доброта
Когда дневное пекло растворится,
а тени пахнут дымом и растут,
по-разному сошедшую на лица
на улицу выносят доброту.
Она на платьях, по-стрекозьи лёгких,
ладонях жёстких, медленных плечах.
Она свободно движется из лёгких.
И тало отражается в очках.
Исполнена высокого доверья
раздумья