Не назовёт, как в детстве.
Не заплачет…
А сын – на зависть!
Говорлив.
Лобаст.
Да недосуг.
В заботах весь.
В удачах…
Но о таком не скажешь:
«Не предаст».
«Кто эту тысячу приговорил…»
В результате утечки газа из магистрального газопровода под Уфой взрывом были сброшены с рельсов и сгорели два встречных пассажирских поезда, в одном из которых ехали на отдых дети.
Кто эту
тысячу приговорил?
Кровью и пламенем
ночь одарил?
Кто уготовил горящие дали,
ад про которые помнит едва ли?
Чьи они, чёрные трупики эти?
Чем, перед кем провинились дети,
радость которым сулила езда
в мирных (мгновенье назад) поездах?
Что это было? Рок? Святотатство?
Кара, доставшая сквозь облака?
Наше извечное головотяпство?
Или преступная чья-то рука?
Как ни ответь – утешенья не будет.
Боль умирающих
разум сечёт.
Так неужели беда не разбудит,
чтобы себе
предъявили мы счёт?
Сколько трагических прецедентов
Память выстраивает
вдоль пути!
Так через сколько ожоговых центров
надобно совести нашей пройти?
Винтик
Жил человек, из кожи лез, трудясь.
В авралы поднимался из постели.
Ни дачи, ни машины отродясь.
Зато жена ушла. И облетели
кудрявые и буйные власы.
Икра? Да что вы? Твёрдой колбасы
на мог достать. Он честен был и скромен.
С зубами плохо. Так-то был доволен.
А много ли нажи2л? Вот язву – нажил.
Да мало по2жил. Ну, не повезло.
И всё-таки он белый свет уважил.
И, злом помятый, не смотрел он зло.
А в честь его – ни радио, ни медь.
Но как живуч! Не перевёлся ведь!
Другой – в прорыв!
(Даруй, судьба, удачу!)…
О «винтик» наш!
Люблю его. И плачу.
Чернобыль
Такое солнце яркое светило!
Такая благость по земле плыла!
Алели мальвы.
Жарко суетилась
на колесе подсолнуха пчела.
Медовым соком наливались груши.
На грядке
выгибались огурцы.
И, крылышек упругость обнаружив,
взлетали
неуклюжие птенцы…
Нет, не о том моей душе страдалось,
что всюду ожидал меня искус –
но всё, что щедро глазу открывалось –
ни в руки взять,
ни испытать на вкус…
Нет, не о том…
«Да-да, и в самом деле.
Ну, драма. Но кончать пора бы с ней.
Потери, в целом, в общем-то, имели.
Но самолёт упал – и то б страшней.
Ведь всё-таки живётся здесь,
живётся…»
Всё так,
когда б не принимать в расчёт,
каким