– Был я на этой выставке. Впечатлила, впечатлила… Да с казнокрадством наших чиновников, чудовищной канцелярской рутиной… Куда нам до Европы?!
Высокий старик покрутил в воздухе пальцем.
– С просвещением-то попроще будет. Мы потом вернём его снова в Грецию и на Восток, на первоначальную, так сказать, родину. Вот оно, просвещение, и совершит в своём течении полный круг. Так я понимаю сие. А кормить народ хлебом… Правительство на то есть.
Словно ища защитника своим и философа Лейбница мыслям, высокий господин повертел головой и, заметив рядом офицера, произнёс:
– Вот вы, молодой человек, слышали, поди, наш разговор? О науке молчу ужо, а вот как вы думаете, правы Лейбниц и ваш покорный слуга аль нет?
Покрутив по сторонам головой, он властно махнул кому-то рукой. Тут же подлетел человек с подносом, уставленным бокалами с шампанским.
Антон сделал шаг в сторону стариков. Высокий вельможа сам взял бокал и почти насильно вложил его в руку несколько смущённому офицеру.
– Честь имею, господа! Лейтенант флота его императорского величества Аниканов, – щёлкнув каблуками, представился он, затем добавил: – Антон Дмитриевич.
Скользнув рассеянным взглядом по белоснежному мундиру офицера, вельможи опять заспорили между собой и… не представились. Более того, тот, что дал ему бокал, вообще отвернулся. Его собеседник, тоже старичок и тоже во фраке, но коричневого цвета, маленький с круглым животиком, неестественно правильно выговаривая слова, видимо, хмель от шампанского добрался до языка, произнёс:
– Кто ж против, сударь? Не буду спорить с вами, Пётр Иванович, пущай прошелестит иностранное просвещение по просторам матушки нашей России, есть чем поживиться ему и у нас. Вот Пушкин – чем не пища для разума европейского? А вона и этот, как его, ну, за роялем…
– Рубинштейн, – подсказал Антон.
– Во-во, он самый. А Михаил Глинка?!.. Силища, талант… Молчу ужо про художников Тропинина, Брюллова, да мало ли их…
– Прошелестело, говоришь, Кирилла Игнатич… Хорошо сказал, не скрою. Только то и плохо, что по верхам оно, просвещение, шелестит, да в глубь-то с трудом опускается. Потому и тёмный в основном мужик наш.
– Порядку и закону на Западе, на мой взгляд, больше. Поди, там понимают: неграмотный мужик опасен, может такого натворить… Басурман наш Пугачёв, чай, не пример тому?
Пётр Иванович глубокомысленно задумался. Что-то прошептал про себя, по крайней мере, его губы шевелились, и, видимо, найдя ответ, произнёс:
– Законности, говорите, тама больше? Да – больше, а почему? Правды в них нет, совести в ихних правительствах не хватает. Вот и отгораживаются они кучей законов, дабы хоть так заставить народ жить по-человечески.
– И заметьте, у них это лучше получается. А мы живём, как Бог на душу положит, – пробурчал коротышка.
– Однако ж талантов и у нас хватает, – недовольно пробурчал Пётр Иванович.
Антон