Подземельщик спешно сунул находку в рюкзак. И когда он закрывал замок, то увидел в стене черную зияющую дыру по размерам как раз подходившую под ленивого крота. Олег не любил находить их норы, но это его работа. Приносить шкуры кротов было обязательным требованием к представителям его профессии.
Сияние бледно-желтых глаз Олега после удачных находок потухло, стоило ему увидеть дыру в стене. Лицо побледнело и вытянулось к низу. Он достал из бокового кармана рюкзака хлеб, вымоченный в говяжьих консервах и, закрепив растяжку, положил его возле выхода из норы. Отошел на пару шагов и рухнул у стены, прикусив нижнюю губу. Затылок издал глухой стук, коснувшись холодной стены. Веки закрылись. Никто не знает, какой длины норы ленивых кротов, и с какой скоростью они по ним перемещаются, но если положить достаточно заманчивую приманку, жертва приходила на ее запах максимум через пятнадцать минут. Олег так и привык. Ставить растяжки и засыпать ровно на столько.
В этот раз писк раздался немного раньше. В петле, извиваясь, словно ошпаренная кошка, и вращаясь вокруг своей оси, вертелся ленивый крот. Блестящая черная шкура сминалась под стягивающейся от каждого движения удавкой. Олег не мог на это смотреть. Он прикусил губу и зажмурился. Закрытые веки дрожали. Руками заткнул уши. Слышать предсмертные крики животного было выше его сил, хотелось закричать с ним вместе. Чем-то кроты в капкане напоминали его же самого. Они не сделали ничего плохого никому, только ползали по норам, единственная их вина – шкура, которая очень нравилась пустынникам, они слишком хорошо за нее платили, чтобы кроты могли чувствовать себя в безопасности.
Олег дышал тяжело и неровно, пока умирало животное. Когда скрип когтей и хрипы прекратились, он достал кривой нож и, освободив тело из удавки, встал на одно колено возле трупа. Дальше все происходило как во сне. Мир был мутным от наполнявших его слез. Олег ощущал себя мерзко, по-настоящему мерзко каждый раз, когда доведенные до автоматизма движения отделяли тушку мертвого животного от шкуры, затем потрошили и разделывали. Куски мяса шли в один пакет, шкура в другой. Затем подземельщик поднимался и уходил, а у входа в нору оставались внутренности. Пенящиеся и скользкие, словно памятник человеческому милосердию.
Юноша всхлипнул. Утер рукавом разводы из-под слез на грязных щеках, поднялся на ноги и направился к выходу.
Второй раз идти по воде было так же гадостно, как в первый. Берцы уже промокли и вода, не встретив никаких препятствий, с журчанием ринулась внутрь, морозя и без того озябшие ноги.
Первым из люка показался рюкзак, затем свет фонаря, руки, туловище и Олег снова стоял на сухой земле. Он снял обувь, вывернул их, выжал носки