Приезжал Художественный театр в Питер и весной 1904 года. Тогда Антон Павлович написал жене: «Если Миша пожалует в театр на мою пьесу, то принеси ему чувствительнейшую и почтительнейшую благодарность за оказанную мне честь. Только едва ли он снизойдёт». Миша не снизошел. Впрочем, как и Александр. «Твои братья не показываются», – ответила мужу Ольга Книппер.
В 1919 году М. П. Чехов оказался в Таганроге, и, похоже, там и окончил бы свои дни, если бы не усиливающееся сияние вокруг имени Антона Чехова и все возрастающий к нему интерес. Под этот прожектор славы брата попал и М. П. Чехов: его привлекли к организации в Москве чеховского музея. Несмотря на то, что Михаил Павлович мало что помнил и реконструировал биографию писателя в основном по его письмам и рассказам сестры, он как-то сразу заважничал: «Именно я, и только я один, смог (и должен был бы) писать монографии и примечания об Антоне». К другим исследователям творчества брата М. П. Чехов относился болезненно-раздраженно, не стесняясь в выражениях в их адрес (заглазно, разумеется):
«Прислали из Ростова-на-Дону Чеховский сборник. … Помещена в нем статья дурака Андреева-Туркина, нечто необыкновенно дикое и бездарное, полное лжи и нелепостей. Теперь я ему не буду подавать руки. Бездарные люди! Бедная бумага! Все выдержит! О, под-д-д-лые!!!!» (из письма сестре).
«Прислал Балухатый письмо. Просит у меня разрешения напечатать мои стихотворения со своим профессорским сопроводительным текстом. Трудно, конечно, отказать и придется согласиться, но гонорар, разумеется получит он. Бездарные паразиты! Точно жуки-могильники, чувствующие себя дома только на трупе» (из дневника).
К концу жизни М. П. Чехов все больше превращался в резонера и очень любил писать жене многостраничные письма с пространными рассуждениями. Особенно его занимала тема гениев. Ни Тургенева, ни Толстого он не признавал: «Вы преклоняетесь перед ослом Толстым – я докажу вам, что он действительно осел! Целые два тома о том, как Анна путалась с Вронским, а Кити толстела и плодила ребят. А ваш Тургенев! Сопляк, который бряцал на своей лире перед такой-же сопливой интеллигенцией. И, Господи ты боже мой, какие это несерьезные писатели!» Критерием гениальности Михаил Павлович считал возраст: «Статистика лучше всяких критиков, вроде Михайловского, указывает вам, кто именно гений и кто нет. Уже одно то, что мне сейчас 67 лет, доказывает, что я – не гений. А то, что Антон умер так рано, говорит в его пользу. Если он и не гений, то во всяком случае