Возвращение в детство. Валерий Немешаев

к одной игрушке или сильно обидели твоего друга, когда делали больно девочке, она рыдала, а воспитательницы не было рядом, когда не оформившиеся детские принципы сходились лоб в лоб и все это видели – причины для конфликтов жили всегда рядом с нами. Они всегда живут возле людей. Но, умываясь после драк в туалете, нам удавалось вместе с обидой, злостью и слезами смывать и причины этих конфликтов. Плечом к плечу над одним умывальником, намыленные ароматными кусочками мыла, улыбаясь, мы прощали друг другу все и, обменявшись прикосновениями худеньких плеч, оставались друзьями. Пусть на короткое время, до новых ссор и обид, пусть, но мы твердо знали одно – после плохого обязательно будет хорошее, после ссоры будет примирение, после слез – прощение.

      – Прости меня!

      – И ты меня прости!

      Затем сумерки снаружи обволакивали окна. Воспитатели снова задергивали шторы, но надобность в этом была уже другая. Вечер морозными кисточками разрисовывал окна, и замысловатый праздничный рисунок медленно – снизу вверх – полз по стеклу. Иногда мы все вместе, не включая света и сгрудившись возле подоконника, смотрели, как на стеклянном полотне окна вдруг появлялись звездочки, снежинки и замысловатые снежные дорожки. Завороженные сказочным появлением красоты из ничего, каждый искал на стекле свою снежинку, планету, звезду. И когда находил, прикасался к ней маленьким теплым пальчиком, растапливая и навсегда закрепляя ее за собой. Звезда проникала в тебя, об этом говорили похолодевшие кончики пальцев, влагу с которых нужно было обязательно слизать, закрепив соединение с прекрасным.

      Затем зажигался свет, таинство растворялось, и наступало грустное время, время расставаний. За день мы ближе привыкали друг к другу, становились родней, поэтому вечерний хоровод походил на процессию маленьких печальных гномиков. Под бодрую песню воспитательницы мы шаркали ботиночками по полу, опустив головы вниз. В эти грустные минуты каждый закрывался в себе, чтобы не видеть в глазах друзей ответную, а значит, большую боль. Так было легче страдать.

      А потом приходила мама – добрая, снежная, родная и чуть-чуть забытая.

      И пока она надевала соскучившиеся одежды, через ее мягкие случайные прикосновения я вновь привыкал к ней, принюхивался, приглядывался, влюблялся.

      А дорога на санках домой была самая долгожданная, потому что утренняя игра, предложенная холодной уральской природой, продолжалась. Только жестче смерзались ресницы, и труднее было их разлепить. Но ведь и сил на теплое отогревающее дыхание тоже было больше, ровно на тарелку любимой манной каши и на события всего прожитого длинного дня. Поэтому я усиленно дул на лицо, нагоняя ночь и отодвигая день, приближаясь к домашней, уже растопленной печурке, по своим детским отсчетам – свет-ночь, холод-тепло, мама-папа, люблю-не люблю, быстрее —домой!

      Эпизод 6

      Задумываясь над прошлым,