Возвращение в детство. Валерий Немешаев

его возбужденной точке. Лес набухает, распрямляется, молодеет. Набирающие силу стволы, пропуская через себя живительную влагу, напряженно гудят. Опускающееся сверху тепло и подступающая снизу вода – соединившись – произведут преображение, чудо. Но это позже. А пока еще не заполненное пространство природы затаилось в ожидании его. Эта пауза, это молчание перед прыжком в неизвестное, завораживает все вокруг. Словно молчаливый зверь перед смертельной атакой, лес готовится к рождению. И оно происходит. Вдруг теплым светлеющим утром каждая почка, каждый росток, каждое оживающее сочленение, каждое семя с едва звучащим болезненным стоном раскрывают свою плоть. В мгновение ока природа преображается, молодеет, зеленеет, раскрывается, заполняя собой весь мир. Это мгновение неповторимо! Невообразимо, как в сказке, на глазах происходит Чудо. Одно из чудес сотворения. Мертвое становится живым, холодное – теплым, темное – светлым, лес становится зеленым, а мир вокруг – прекрасным! Увидеть красивое непросто. Необходимо желание и труд – надо обязательно развить первое и воспитать второе, чтобы получить ключик в эту волшебную страну красоты.

      …Соединение…

      Обрывки плавающих паутинок, желтые ранетки, ярко кричащие цветы в палисадниках предупреждали – скоро осень. Зелень на городских деревьях скукоживалась, краснела, желтела, теряя свежесть и упругость. Даже солнце состарилось и меланхолично прикасалось лучами к мертвеющему пространству. Лишь дневное, безоблачное, нервно-оголенное оно обжигало еще землю своими отвесными лучами. Приближающаяся осень пахла сохнувшим на подоконнике укропом и сельдереем, яблоками на столе, сушеными грибами и рябиной. Для меня она пахла школой.

      В комнате, в самом ее светлом углу, бесцеремонно отодвинув старую мебель, поселился письменный стол. На черных худеньких ножках, с полированной столешницей, строгий и важный, он снисходительно смотрел на меня, на рыб и даже на родителей. Два выдвижных верхних шкафчика, открытых для проветривания, отталкивали своей безукоризненной чистотой. Я долго рассматривал его из темного угла комнаты, где стояла моя кроватка, оттуда он казался мне слишком важным, умным и безукоризненным. Он никак не соответствовал моим оловянным солдатикам, самодельным машинам, танкам и катерам. От него исходила неосознанная угроза всей моей маленькой и понятной жизни.

      Школа и манила, и страшила, как все незнакомое и новое. Синюю выглаженную форму с карманчиками, белую рубашку с белыми пуговицами, галстук, как у взрослых, даже новые туфли с металлическими бляшками требовала школа. Еще не начавшись, она уже отнимала у меня самое дорогое – свободу, забавы, игрушки, родителей, даже лучшего друга Сашку Ванюкова забирала школа. Чего же она давала взамен? На белом подоконнике, в трехлитровой банке, стояло пять ярко-красных гладиолусов. Строгие, вытянутые и чуть-чуть пижонистые, они скоро тоже попадут в руки неизвестности, в руки школы. Стало обидно за всех – за игрушки, за красивые цветы, за себя, за рыб