Санёк повернулся, чтобы пройти на кухню и вдруг заметил на пуфике в прихожей юрин бумажник. Он почувствовал, что больше не решает ничего. Что кто-то за него уже всё решил. Давным-давно, когда прозвенел этот звонок в дверь. Опять мурашки по коже и тянущий холод в животе. Беда, беда, всё-таки беда! Но он уже ничего не мог сделать. Он мог только подойти к пуфику, взять в руки бумажник, быстро найти нужную застёжку, выудить марку, вложенную в прозрачный пакетик для сохранности. Сжав хрустнувший пакетик в кулаке, Санёк положил бумажник на место и кинулся в свою комнату. Прыгнув в кровать, он засунул кулак с маркой под подушку и лежал, унимая сердце, бушующее в каждой его клеточке.
Мама зашла минут через пятнадцать.
– Вставай, Санёк. Пора. Давай чайку попьём и поедем Юру провожать.
Санёк повернулся и посмотрел на маму. В глазах стояли слёзы и хотелось крикнуть, только он не знал, что и кому теперь нужно кричать.
– Сынок, ну что ты?! Юре надо уехать. Правда, надо. Но он обещал приезжать. Иногда. Он приедет, вот увидишь… И опять нам что-нибудь расскажет, интересное.
«Мама, ты ничего, ничего не понимаешь. Не сможешь понять, не сможешь поверить!» Но вместо этого, сухим хриплым голосом:
– Да, мамуля, конечно. Я уже встаю.
Был чай, и были Юрины рассказы, и Санёк не понимал их смысла, но умел смеяться в нужных местах, а сам думал, что ну и что, ничего, он себе ещё такую достанет, а у меня теперь настоящая коллекция будет, и Кит с пацанами обзавидуются, Юра бы понял, если бы узнал, но он ведь не узнает, никто ему не скажет, а потом троллейбус долго тащился через весь город и где-то на дамбе Юра сказал маме:
– Лара, всего на три месяца. А потом – всё, хватит. Сразу к вам вернусь и тогда уже всё сделаем, что положено.
Мама смотрела на него широко открытыми глазами и делала странное, как все взрослые умеют: молча плакала крупными слезами и улыбалась. Санёк не мог решить, жалеть её сейчас нужно или, наоборот, радоваться за неё. И тут вдруг эти мысли куда-то нырнули, растворились, пропали. Его обожгла невесть откуда взявшаяся страшная догадка.
Он никогда и никому не сможет показать самую первую и самую главную марку из своей коллекции! Это невозможно. Рано или поздно все в их крошечном дворе узнают, где он её взял. А значит, он никогда не будет собирать никакую коллекцию. Он никогда не взглянет ни на одну марку в мире. И пусть они все будут из «Сивы», ему плевать!
Они шли по перрону, и Юра был в своей форме и держал Санька за левую руку. Мама шла справа и тоже держала Санька за руку. И на них все смотрели. И наверняка завидовали. А они почему-то не могли сказать друг другу ни единого слова.
Когда подошли к вагону, Юра всё-таки произнёс дежурное:
– Ну всё, хватит меня провожать. Долгие проводы – лишние слёзы, всё такое. Отправляйтесь домой. Вспоминайте иногда вашего студента. – закончил он совсем неожиданно.
Потом