Первую лекцию вместо приветствия он начал так:
– Что это, по-вашему?
И ткнул пальцем в дверь, из которой материализовался секунду назад. Мы озадаченно молчали.
– Ну, что же вы? Не слышу вариантов. Что это? Наверное, вы скажете: «дверь». А я вам возражу: нет, это – «аан». Но если бы сюда вошёл сэр Исаак Ньютон, он бы заявил, что это вовсе – «the door».
Он замолчал, послушал тишину, заполнившую аудиторию.
– И вот что интересно. Все мы правы и не правы одновременно. Ведь мало сказать, что это – дверь-аан-door. Это ещё и конкретная дверь, сделанная из какой-нибудь дерево-стружечной плиты, покрытая какой-то там краской, с заедающим ржавым замком и нехорошим словом, нацарапанным на уровне моих глаз. И ещё тысяча деталей. Но даже описав в точности эту дверь, мы почти ничего не скажем об остальных дверях, которых в одном этом здании – сотни.
Перевёл дух и продолжил:
– Из этого следует, что ни один предмет, ни одно явление так называемого окружающего мира не может быть точно названо и описано средствами языка общения. «Окружающий мир» – это фикция, тысячи языков общения – жалкая попытка описать фикцию. Мы с вами будем учиться думать и разговаривать на одном-единственном точном языке, способном описать реальный мир, а не тот мираж, который маячит перед нашими глазами.
Он подошёл к доске, взял мел. Как рукоять меча взял, всеми пальцами обхватил, и написал на доске какую-то абракадабру. Смесь греческих и латинских букв, стрелочек и ещё каких-то неведомых значков. Бесшумно отскочил на пару шагов назад, не отрывая взгляда от доски. Он оценивал сделанное, как художник оценивает свои мазки на холсте.
Надо сказать – написано было потрясающе. Настоящая каллиграфия. Но ему что-то не понравилось. Быстро шагнул обратно к доске и подправил хвостик у буквы «ρ», сделал его чуть длиннее, а завиток чуть сильнее закрутил. Теперь остался доволен результатом, бросил мел на стол, повернулся к нам, схватился обеими руками за обшлага пиджака и провозгласил:
– Вот единственно точный язык, который не допускает каких-либо двойных толкований и недосказанностей. Все, кто знает наш язык, понимают эту запись совершенно одинаково. А запись абсолютно точно описывает кусочек мира. И не маленький кусочек, скажу вам по секрету.
Он помолчал немного, глядя в пустоту перед собой, потом воскликнул:
– Ну всё, хватит философии! Для неё у нас другой факультет предназначен. Кому про двери нравится размышлять – могут туда отправляться. А кто остаётся – давайте вместе опишем реальный мир.
Он вновь ринулся к доске, схватил мел и начал писать. Он не сказал больше ни слова, только стучал мелом по доске и выводил значок за значком с невероятной скоростью. Мы с трудом успевали записывать за ним. О том, чтобы обдумать и понять не могло быть и речи. Время от времени