Сказала почти в точности его словами, только вчера обращенными к Хантли.
– Понятия не имею, о ком вы изволите говорить, – отвечал ей Босуэлл, – ибо моя поддержка уже обещана вам и нашей маленькой королеве. И мне казалось, я достаточно ясно выразил мои чувства. Мои люди и я сам в полном вашем распоряжении, госпожа моя.
– Вы выразили чувства, да… но чувства так переменчивы. Будете ли вы подлинно верны мне, граф?
– Вы желаете присяги, Ваше величество? Вам лично или нашей государыне?
– Согласитесь, милорд, что, ввиду слухов… – она помедлила, назвать ли прямо, ибо названная болезнь всегда горит жарче.
– А вы верите слухам?
Граф Хантли с живейшим интересом переводил взор с одного лица на другое.
Хантли был слишком придворный, чтобы видеть во вдове Джеймса Стюарта женщину, однако в достаточной степени мужчина, чтобы вполне понимать кузена.
– Хорошо… Ввиду прямого обвинения в измене, предъявленного вам моим покойным мужем, королем Джеймсом…
Да, если он ожидал, что вдова спелым яблочком скатится с ветки к нему за пазуху – он ошибался, тут придется потрудиться. Но ошиблась и королева. Таким уколом, вероятно, можно смутить рыцаря, но не рейдера. Босуэлл чуть склонил голову, лениво рассматривая изразцовую плитку пола – подвытершуюся с той поры, как он был в покоях королевы в последний раз – и молвил, дерзко, бесстыдно:
– Покорно прошу прощения, моя госпожа. Но следует ли верить обвинениям вашего покойного мужа, Царствие ему Небесное, и моего кузена Джейми?
Он не назвал Джеймса Стюарта королем, только кузеном.
– Вы забываетесь, граф!
– Отнюдь нет, – и поднял взор, упершись в лицо королевы пристальным взглядом, словно выставив вперед, на врага, дагу. – И не вам ли более всех прочих известна цена его обвинениям?
Джордж Гордон Хантли первый раз за всю сцену вдруг почувствовал себя чужим – как соглядатай при личном разговоре, словно эти двое знали нечто, недоступное посторонним. Мария де Гиз смотрела на графа Босуэлла, не веря ушам своим: не прежде ли, чем она сама призналась себе, он проник в ее тайну? – и легкая краска появилась в лице королевы-матери под самую малость насмешливым взглядом Белокурого. Нет, открытую усмешку он сейчас позволить себе не мог. «Не вам ли более прочих» – да он впрямую, прилюдно, обвинял ее как причину своих злоключений, своего изгнания! Но Патрик Хепберн, помедлив, вытянул иной козырь из рукава:
– Не вам ли ведома глубина той черной ночи, куда погружалась в те поры страждущая душа Его величества? Джеймс порой подозревал и самых близких, верных ему людей…
В многозначительной паузе королева ощутила легкий морозец по спине. Не успела она успокоиться, что ошиблась в подтексте его фразы, как добил новым намеком. Кто бы ни сказал ему, но доносчики у Босуэлла были отменные. Да, верно, Джеймс Стюарт в последний