А высокий мужской голос запел весело:
Ах, у нашего сударя света батюшки, У доброго живота, всё кругом ворота! Ой, окошечки в избушке косящатые, Ах, матицы в избушке таволжаные, Ах, крюки да пробои по булату золочены! Благослови, сударь хозяин, благослови, господин, Поскакати, поплясати, про все городы сказати, Про все было уезды, про все низовые, Про все низовые, остродемидовые! Хороша наша деревня, про нее слава худа! Называют нас ворами и разбойниками.
Некоторые из бояр, услышав эту песню, стали переглядываться меж собой смущенно. Иоанн с удовольствием улавливал эти стыдные взгляды «воров и разбойников» и с прищуром усмехался краем губ.
Музыка и песни смолкли, и мужичок, что напевал песню, вышел вперед, поклонившись. Медведь недовольно ворчал, опустив огромную голову.
– Здравия тебе, великий государь! Пришли по зову твоему тебе на потеху! Дозволь, государь, медведь станцует для тебя!
Иоанн махнул рукой, и вновь заиграла веселая музыка. Вяземский о чем-то шепнул ему на ухо, и он кивнул. Домрачеи начали подыгрывать скоморохам, гости немного привыкли к дикому зверю. Медведь, встав на задние лапы, начал поочередно их поднимать – как до этого танцевал в городе. Гости взорвались криками и хохотом, кто-то начал также пританцовывать на своих местах, кто-то хлопал руками в такт. Но не все присутствующие были довольны происходящим. Это, как правило, были старые бояре, такие как Александр Горбатый-Шуйский. Он сидел на своем месте, с презрением оглядывая происходящее вокруг. Недоволен был и Михаил Репнин.
Афанасий Вяземский вдруг начал вызывать гостей из-за стола, притопывая каблуками щегольских червленых сапог. Медведя увели, теперь лишь повсюду кувыркались и прыгали скоморохи. И вот тот самый, коего толкнул в городе князь Репнин, оказался перед своим обидчиком. Князь пристально уставился на него, пытаясь разглядеть истинные черты лица его, скрытые под толстым слоем белил и краски.
– Пошел прочь, нечисть! – Репнин угрожающе подался вперед, взявшись за висевший у пояса кинжал.
– Что же и ты не танцуешь, Михаил Петрович? – услышал он вопрос вставшего рядом Афанасия Вяземского. От него сильно несло вином.
– Я сюда не скоморошничать пришел!
– А зачем же ты пришел? – лукаво усмехнулся Вяземский. Репнин тяжело уставился на него. Высокий, худой, с редкой черной бородкой, с крупной родинкой на щеке. Откуда же вылез ты, окаянный? Как подле государя оказался?
– Сам государь велит тебе танцевать! – не дождавшись ответа, говорил Вяземский, отступив в сторону и открывая Репнину вид на сидящего в кресле Иоанна. Оказалось, царь не сводил холодного взгляда с князя. Репнин, скрипнув зубами, сжал кулаки.
– Надевай! –