Молодой воевода Охлябинин видел, как раненный пикой в плечо Шереметев покидал поле боя, и понял, что ему не совладать с напирающим врагом. Обессиленный, он дал литовским ратникам избить и повязать себя, но зато остался в живых.
Поражение русских было неизбежным и необратимым. Чуть поодаль, у старых раскидистых сосен, наблюдал за битвой Радзивилл. Ветер трепал перья фазана на его меховой шапке. Его охватил ужас от того, что он видел. Это была настоящая кровавая бойня. Вымазанные кровью ратники рубили друг друга, дрались, катаясь в снегу, хватаясь окровавленными скользкими руками за лица и бороды противников. Метавшиеся испуганные лошади влачили за собой убитых всадников.
– Пан Радзивилл! Мы взяли в плен воеводу Охлябинина! – доложил подъехавший гетман Ходкевич, на лице его была счастливая и гордая улыбка.
– Где Шуйский? – не взглянув на него, сурово спросил Радзивилл.
– Пока не можем знать…
– Ищите! Он нужен мне живым!
Тем временем Петр Шуйский уже успел покинуть поле боя. В снегу, возле трупа его коня, осталась лежать шуба, парчовая ферязь, шлем, великолепная броня, пояс с каменьями. Кольчугу сбросил по пути. Он, не проиграв ни одного сражения, уполз, пораженный страхом, уполз брюхом по снегу, волоча за собой сломанную ногу. Позади себя он еще долго слышал затихающий шум битвы, но вскоре все смолкло. Прислонившись к сосне, он сел отдышаться. Зимний лес молчал, безмятежно на легком ветру качались укрытые снегом ветви деревьев. В небе кричали вороны – спешили на великий пир…
Петр Шуйский глядел, задрав голову, на воронью стаю и вдруг зарыдал. Схватившись руками за полуседые кудри, всхлипнул и завыл от отчаяния, стыда и страха. Где-то там, за перелеском, бродят литвины, которые наверняка вздернут его, ежели попадется он им в руки. Но оружия нет, отбиваться нечем, да и как драться со сломанной ногой?
Холод сковывал тело, била крупная дрожь, но лоб был покрыт испариной, словно после бани. Поначалу Петр Шуйский решил, что останется здесь, у этой сосны, но вскоре начало смеркаться, где-то вдалеке завыли волки, видимо, тоже почуяв кровь. Нужно было уходить! Найдя толстую длинную ветку, воевода поднялся и, опираясь на нее, побрел, не зная куда.
Когда уже совсем стемнело, а тело промерзло настолько, что перестало слушаться, вдалеке наконец показалась деревня. Над домами стоял печной дымок, в окнах, затянутых бычьим пузырем, слабо горел свет лучины. Вскрикнув, князь бросился туда, падая на ходу и с глухим рычанием поднимаясь вновь – от голода, холода, страха и боли он совсем обезумел. Какой-то мужик шел в темноте с вязанкой дров на плечах, увидел его и остановился настороженно. Заметил его и Шуйский, хромая, бросился к нему по глубокому снегу, но, вскрикнув от боли, рухнул вниз лицом. Мужик, отложив вязанку и вынув