– Черт, не черт. Но вы его здорово обидели.
– Ничего. На обиженных воду возят, – с гордостью подытожил Распупин.
– Возят-то возят. Но Толька-то уж точно не скоро сможет. У него до сих пор спина болит.
– Да что это на тебя напало… тиран я какой… всех избиваю тут… Что с бухгалтершей делать будем?
– Я попытаюсь со Светой поговорить. Так сказать, провести профилактическую беседу. Но о результатах обещать не могу.
– Уволим ее к чертовой матери.
– Чертовой матери? А она как нарисовалась? Видели где ее? – съехидничала Валентина.
– Да, – с серьезным взглядом ответил Распупин, точно судья выносит вердикт, – одну вчера в магазине видел. Капустой закупалась, бесовка…
– Бесовка-бесовка… Вы бы хоть с четверенек что ли встали. Не по себе как-то.
Валентина помогла Распупину подняться, и они вместе попытались пройти в кабинет. Но убедившись, что дальше продолжать спорить с человеком, видевшим чертей, бесполезно, решила сразу ретироваться. Как вдруг Распупин ее окликнул.
– Валентина, мать вашу! А вы чай не чертовка какая подосланная?
– Скажете вы еще!..
– Фамилия-то у вас странная. Стротуара!
– Так у меня дед был итальянец.
– А где вы в последнее время жили?
– Так вроде здесь всю жизнь жила.
– Ладно-ладно.. Я вот детство в Воркуте провел. Слышала про такой город?
– Слышала-слышала. Холодно там, насколько знаю.
– Да.. – принялся в воспоминания Распупин, – там было и вправду холодно. И душе и телу.
– А душе-то с чего?
– Были поводы. Я как себя помню… мясокомбинат… отец бывало притаскивал что оттуда… прятал за пазуху, да и тащил домой…
– Ну поймите, мало кому когда было сладко..
– А если не удавалось спрятать, то другие оголтелые работники его избивали… видя, что у него что-то торчит из-под одежды.
– Матерь Божья.
– Да.. вот так вот, Валентина. Но зачастую он оставался незамеченным.
– Так и выживали?
– Так и выживали. Правда, в соседний вино-водочный постоянно бегал.. магазин, что был за углом. И, приходя, избивал мать.
– Да.. вижу, жизнь вас изрядно помотала.
– Так не все это еще, Валентина… Мать не смогла терпеть такую жизнь, и, когда мне было пятнадцать лет, повесилась.
– Боже ж ты мой!
– Отец спустя пять лет застрелился.
– Иисус Вифлеемский! И как вы? Что делали потом?
– Честно говоря, не помню. Помню что до того момента отец постоянно доставал бутылку водки, рюмку, вскрикивал «Дания!» и выпивал одну за другой.
– А вы что?
– Мне это казалось бреднями. Но после его кончины, его слова стали приобретать для меня смысл… Вот и все, что следует знать о моем детстве в Воркуте…
– Да.. представляю, как вам тяжело, наверно, было..
– Тяжело не тяжело, но некоторое время мне приходилось питаться ежами.
– Понтифик Преподобный! И как же вы так?
– Поначалу