– «Западный вестник» долго не протянет… Я общался с однопартийцами, их терпение на исходе, им надоело прятаться в подвалах будто крысам, перебиваясь случайными объедками!
– Объедки? – Распупин гордо задрал подбородок, – мне часто доводилось питаться объедками в детстве, но я не хныкаю как баба! быть может, питание объедками это призвание всякого революционера! да настоящий революционер и землей не побрезгует! будет совать ее в рот так, что поминай как звали! мы ведь даже не европейцы, ты понимаешь? у нас мистика, кровь, земля! с одной стороны запад, с другой – варвары! слышишь меня?
– Трудно будет втолковать это нашим товарищам, Фима. Ведь на что мы нашу жизнь отдавали и натруживали спины здесь, под темными сводами? Чтоб щеки землей да объедками набивать одними?
– Ну ты-то, Броня, ты же понимаешь, о чем я говорю?
– Безуслов..
Раздался взрыв. Бронштейн, вытянувшись как штангенциркуль, в прыжке успел накрыть собой Распупина. Позже стало ясно, что теракт был совершен тем самым египетским котом. В известных кругах кота звали Рамсес, хотя также иногда можно было услышать о нем под прозвищем Муссолини. Все что удалось позже разузнать о нем, так это то, что все несколько коротких своих кошачьих жизней он повторял только одну фразу: «лучше прожить один день львом, чем всю жизнь – кошечкой».
***
Броня! Броня! Ты живой? – вернулся в сознание Ефим Георгиевич. На нем лежало тело его друга, покрытое кровью. – Броня! Броня! – попытался привести он его в чувства. Но Бронштейн лежал бездыханный, в нем не виднелось ни малейшего признака жизни. На взрыв сбежались все работники подпольной типографии. – Лекаря! – кричал Распупин. Но поблизости не было никого, кто мог бы помочь великому помощнику революции. Рядом лежал оглушенный мальчишка, еще миг назад державший в руке газету. Помещение было обагрено пролетарской кровью. Не успел никто толком прийти в себя, как была обнаружена группа надвигающихся египетских котов. – Коты! Коты приближаются! – прокричал один из работников типографии. – Это не к добру, подумал Распупин. – Он не мог идти. Его нога была вывихнута. К счастью, какой-то амбал смог взять его к себе на плечо, а пацана он бросил на другое. – К черту Бронштейна! Бежим! – кричал Распупин. И все дружно побежали к черному выходу.
В глубине души Распупин хотел остаться и захватить тело товарища с собой, но сильные руки амбала Иннокентия неумолимо несли его вперед. Иннокентий бы ни за что не оставил Ефима Георгиевича на растерзание котам, он прекрасно понимал, что герой еще не начавшейся революции должен выжить любой ценой, и поэтому с отвагой Геракла нес предвестника перемен к спасению.
Словно высовываясь из окна обреченно мчащегося поезда, Распупин, удаляясь, взглянул на останки своего товарища, друга и просто заместителя по партии. Обращенный лицом к догонявшим их извергам, он единственный кто мог в полной мере любоваться этими ускользающими кадрами его прошлого, настоящего и уже недоступного