В кондитерскую входил человек, ростом с дерево; при довольно высоких потолках, ему приходилось двигаться очень пригнувшись. На землистом лице незнакомца читалась ярость. Обшаривая завсегдатаев рыбьими глазами, он на несколько секунд задержал взгляд на лице Ванды, отчего по её спине пробежал холодок, а потом поманил Ивана толстым, как сарделька, пальцем. Пошатываясь, Иван направился к вошедшему. Весь скукоженный, точно нашкодивший ребёнок, он стоял перед громилой, понурив голову. Время от времени кивал, и никак не мог контролировать пальцы – они дёргали пуговицы на рубахе, теребили мочку уха, разглаживали несуществующие складки на льняных брюках.
Ванда прислушалась. До неё долетали обрывки фраз, но угроза, исходящая от человека-горы и без того отчётливо читалась в его мимике.
–… Время вышло.
– Я отдам, клянусь…Я…был уверен, что… получится. Дурак… глупый дурак…
– Вышвырнуть бы тебя на улицу, Косматый, – просипел громила, – да твой дом не покроет и половины. Сроку тебе семь дней или приведешь ко мне дочь под белы рученьки.
Тяжёлый взгляд вновь скользнул по лицу Ванды. Не слушая заверений, громила хлопнул Ивана по плечу и покинул заведение. Иван же как-то безнадежно махнул Ванде рукой и поплелся на кухню.
Ванда отогнала прочь разные мысли, взглянула на круглые настенные часы. Стрелки сомкнулись на отметке «двенадцать».
Ванда обреченно вздохнула, перекинула через плечо сумку, сшитую из грубой холщовой ткани, и направилась к выходу.
Погода портилась.
Что ж, думала Ванда, направляясь к Всеславскому парку, по крайней мере матушка осталась бы довольна. Теперь она может продолжать оберегать ее от поездки за границу и раз в неделю знакомить с очередным женихом – желающих просить ее руки имелось предостаточно. Кто на приданое богатое зарился, кому не терпелось породнится с Бакуней. Сама Ванда интересовала их не более пятого колеса, которое дают в довесок к телеге, груженной золотом. Была ли тому причиной заурядная внешность можно только догадываться.
Ванда непроизвольно коснулась кольца на цепочке и сердце предательски дрогнуло . Илья видел её душу, ценил её настоящую, без притворства и отцовских торговых лавок.
Помимо всех перечисленных «достоинств», а именно бледности и худобы, у Ванды были белые-белые, будто припорошенные инеем ресницы и такие же белые брови. Что, конечно же, не добавляло цвета скучным серым глазам. Нос у Ванды был прямым, без горбинки, не узким и не широким, не длинным и не коротким. Именно такие носы бывают у истинных красавиц и Ванде он не подходил.
Размышляя, она прошла по росистой траве до самого озера. Краешек полной луны тонул в зеркальной глади. Ни всплеска, ни шороха. Даже мошкара не нарушала писком ночного безмолвия.