Осенью в Тбилиси обычно никогда не идёт снег, это аномалия, случающаяся раз в сто-двести лет. Аномально стоять на улице под нависающими над тобой проводами канатной дороги, запрокидывать голову к самому небу, скользя взглядом по припорошенной снежком «Матери Грузии» и ловить удивлённо раскрытыми глазами быстро тающий холод Небес. И сердце стучит чаще, а пальцы немеют от пригоршни снега, что млеет в ладонях, и под свободную холщовую рубаху залетает ледяной ветер октября, а глубокие синие глаза всё смотрят в распахнутое небо, и Космосы отражаются в них…
Я видела его впервые таким. Обнажённым и раскрытым. В этой холщовой рубахе, с красными от мороза костяшками пальцев, в разношенных высоких сапогах, штанах, что не скрывали его красивых длинных ног. Кольца его чёрных кудрей безжалостно трепал северный ветер, а длинные ресницы подрагивали в такт биения его страстного сердца.
Словно почувствовав на себе мой взгляд, он обернулся, серебряные кольца в ушах зазвенели, будто бы колокольчики на ветру. Я инстинктивно улыбнулась, смущаясь от того, что наши взгляды столкнулись, и мой явно проиграл. Слишком пронзительный и тяжёлый, он просто сбил меня с ног. Незнакомец отвернулся, подставляя колким снежинкам строгий, будто бы высеченный из камня, профиль, а я так и осталась стоять завороженная, ощущая себя гостьей в большом стеклянном шаре, который пару раз встряхнули нетерпеливой рукой, чтобы с неба падали звёздочки из блестящего картона.
– А я вас везде ищу, – в мои раздумья ворвался яркий грузинский говорок гида, который заметно запыхался. Автобус, видимо, уже отправлялся обратно в аэропорт. Проследив за моим взглядом, он цокнул языком, – с этими осторожнее, такое жулье эти цыгане, шорти што, а не народ!
Мужчина медленно опустил ладони и краем глаза покосился на говорившего, и во взгляде его было столько негодования, что им можно было бы наполнить целое море. По телу моему пробежала волна мурашек, эти глаза прожигали слои моей кожи и калёным железом разъедали сердце. Я вздохнула и, отвернувшись, побрела к автобусу.
Десятидневный тур по Грузии подошёл к концу, впереди ждала долгая дорога домой. В снежной Тбилисской ночи оставался голубоглазый цыган, который, ловя замёрзшими руками снежинки, пошатнул мою внутреннюю Вселенную. Его образ не уходил из моей головы: такой нежный и тонкий, такой эфемерный, но, в то же время, твёрдый, как гранит.
Я запрыгнула в тёплый автобус, скинула меховой капюшон и уютно устроилась у окна, прикрывая глаза, чтобы успокоиться. Дорога до Верхнего Ларса – перевала из Грузии в Россию – была долгой, а в аномально снежную ночь оставалась вероятность пробок и заторов из-за схода лавины. Серпантины и проносящиеся мимо церквушки, статные соборы, зелёные долины и каменистые неприступные ущелья, крепости из серого камня; и бабушки, сидящие на дороге возле туристических точек, продающие вкусную разноцветную чурчхелу и сухофрукты.
Дорога вилась, как уж; серпантин набирал обороты, а звёзды над головой светили всё ярче, мерцая на толстом слое снега, который щедро облачил горы в белоснежные шапки. Я любила Грузию, её сухую, скупую, но в то же время такую зелёную природу, её звездное небо, её теплый, только что выпеченный хлеб, её очаровательных бабушек и дедушек, и безграничное чувство свободы, что я ощущала здесь. Я любила могучие храмы и не имеющие конца туманные поля. Бурный Терек, прекрасную Арагви. Кахетинское вино и магию ночного города любви – Сигнахи. Я любила Сванетию, двуглавую Ушбу, гостеприимных благородных сванов, свежесваренный турецкий кофе, который превосходно готовил бариста у подножья фуникулёра в центральном городе Сванетии – Местиа. Я любила холодный, безразличный Казбек и церковь Гергети у его ног. Добродушных и очень смышлёных псов-проводников, которые обитали в горных деревушках и повсюду сопровождали непутёвых туристов. Грузию нельзя не любить, она просто не позволит.
Автобус скользил по лёгкой наледи, снег скрипел под шинами и под этот скрип я задремала, укачанная на поворотах. Серпантин всё вился и вился, мы ехали всё выше и выше, и я надолго заснула, мерно сопя под говор в салоне.
Разбудил меня пронзительный крик. Удар. Разбитое стекло. Всё слишком быстро, так, что я не могу определить, где заканчивается мой сон, а где начинается реальность. Моё тело подбрасывает в воздух, будто оно – шарик, который кинули о стену, и щёку больно обжигает первым снегом. Наступает тишина, а, может быть, она наступает внутри меня. Мой затылок касается заснеженного асфальта, а руки и ноги обдувает промозглый ветер. Холодно.
Горы такие красивые, и я вижу, как они целуются со звёздным небом, упоительно наполняя собой всё вокруг. Назойливый, снег колет правую ладонь, а глаза сами собой закрываются от усталости. Я так устала, вдруг, неожиданно, я так устала, я больше не хочу ничего знать. Просто дайте мне погрузиться в беспредельность хрустальных вершин и раствориться в холодном океане ночи. Вспышка света озаряет горные уступы, подсвечивая их оранжево-алым. Улыбка. Как же красиво, когда, наконец-то, некуда спешить, просто лежишь и смотришь на мир, а он смотрит на тебя, улыбаясь, опуская на твоё лицо кристаллики полупрозрачных снежинок,