– А ты из какого региона?
– Из иль де Франс.
– Так ты не немец? А так говоришь хорошо, как будто это твой родной язык.
– Ну, мы дружили с немцами во дворе. Одному даже глаз выбили, а другому – руку сломали.
– И как это доказывает вашу дружбу?
– Вам, немцам, не понять.
Повисла неловкая пауза. Стоило ли шутить на тему франко-германских отношений в такую минуту? Стоило. Если какая-то шутка способна заставить принять её решение, которое приведёт её к могиле – это не мои проблемы. Стоп! Моя жизнь зависит от неё! Я попытался уничтожить неловкую паузу как мог:
– Блядь, а ты здесь из какого села?
– Приехала сюда работать… неважно. Я просто здесь оказалась. И всё. Не было у меня знакомых и друзей. Большевики пришли и отобрали всё. Просто потомучто я говорю по-немецки, потомучто я немка… Это было так легко им сделать!
Её комната была абсолютно пустой. Только матрас и всё. И полупрозрачные занавески на окнах. Она так и не ответила на вопрос, откуда она. Но у меня уже появились первые догадки.
– И как ты здесь выживаешь?
Её голос стал дрожать, дыхание стало ещё более неровным. Сейчас я слышу то, чтобы было и так мне очевидно. Но мой мужской менталитет не верит разнообразным намёкам, антуражу и косвенным признакам: он любит знать вещи точно, он верит и любит лишь то, что проговаривается вслух. Поэтому, я всегда ценил женщин, умеющих честно говорить и признавать то, что, казалось бы, может признавать и высказывать им и самим неприятно. Я всегда ценил честность.
– Я… я сплю с ними. С красными. Они заставляют меня… Иначе меня убьют. А куда идти – я не знаю.
Я не понимаю, что ей не нравится. Большевики пришли, оставили ее в живых, да, отняли, но только самое лишнее, можно сказать, ненужное и даже дали ей работу. Сосать член? Да кто бы сейчас от такого отказался? На хлеб хватает, а сколько на нём самых разнообразных приправ может оказаться! Сложные времена требуют сложных решений, порой не совсем очевидных.
У меня в голове был план. Мы все равно были здесь и сейчас окружены. С моим появлением в округе и в её комнате в частности, её несчастливые шансы на смерть резко возрасли. И все это видели.
Кажется, я стал приходить в себя. Даже не столько из-за символической помощи местной немки или даже её компании, сколько из-за обретения смысла. Всё вокруг вдруг стало плотным, материальным, перестало быть прозрачным, мягким